За эти дорогие знаки благоволения я считаю себя особенно взысканным сыном нашей святой матери-церкви, и надеюсь выразить свою вечную благодарность посвящением своей жизни службе апостольскому престолу и святой коллегии.
Последовала небольшая пауза, а затем папа ответил:
– Доныне мы были вполне довольны вашими действиями и принимаем ваши слова, как залог вашей верности и постоянной преданности, которые мы неизменно будем награждать еще большими почестями. Для своего величия святейший престол не нуждается ни в землях, ни в богатствах, но, чтобы сохранить за ним признание его господства и уважения к нему, мы намерены предоставить вам силу и могущество на страх тем, кто делается тем более дерзким, чем больше милостей оказывается им!
Последние слова задели многих из присутствующих, и Цезарь бросил многозначительный взгляд на Орсини. Затем он направился поцеловать крест на туфле его святейшества. Но он получил, кроме того, еще поцелуй в щеку – честь, оказываемую почти исключительно владетельным князьям и членам святой коллегии.
После этого Цезарь знаком пригласил Орсини.
– Среди этого собрания, святой отец, нет никого, кого мог бы задеть ваш упрек, – промолвил он, – Синьор Паоло был на пути принести к вашему престолу покорность и преданность самых могущественных мятежников, когда с ним случилось несчастье.
Молодой дворянин подошел ближе и преклонил колени у ног Александра.
Последний, к величайшему конфузу церемониймейстера, немедленно поднял Паоло, целуя его в обе щеки, и воскликнул с горячностью, которая едва ли могла быть неискренняя:
– Приветствую тебя, трижды приветствую тебя, вернувшегося, как пророк Иона из пасти китовой, возлюбленный сын мой! Разве тебе не известно, что мы намеревались обнажить меч святого Петра и лично прийти к тебе на помощь? Не впервые мне было бы опоясать себя оружием. Неверные гренадские мавры – мои свидетели!
Орсини на эту милостивую речь ответил с подобающим смирением и благодарностью и, испросив затем позволение представить его святейшеству одного из своих спасателей, знаком пригласил Реджинальда. Юный рыцарь с безмолвным благоговением последовал этому приглашению.
– Мы слышали, что то был рыцарь святого Гроба Господня, а это не он, – милостиво сказал папа. – Подойди ближе, юноша, и прими благословение Неба за христианское деяние!
– Святейший отец, я недостоин его! – смиренно преклонив колени, ответил Реджинальд.
– Тем достойнее, если ты так думаешь. Или ты только так говоришь? Но в твоем выговоре есть что-то заморское! Он, может быть, – твой земляк, Бурчардо?
– Я не знаю, считать ли его саксонцем или французом. Мне думается, святой отец, он – ни рыба, ни мясо, – ответил церемониймейстер.
– Более рыба, так как я – англичанин, – сказал Реджинальд, причем его бойкость снова вернулась к нему.
– Ха, а что поделывает ваш король? – воскликнул папа. – Может быть, на этот святой праздник ты явился от него с каким-нибудь поручением? Поистине я боюсь, что неизмеримые сокровища, собранные им, словно свинцовая гора, лягут на его мятежную душу.
– Рыцарь приехал из Феррары, святой отец, где он долго пробыл, – заметил с ударением герцог.
– Из Феррары? Как поживает добрый герцог? – спросил папа, внезапно переменив тон. – Мне думается, что раз он исторг у святого престола все свои города и земли, он мог бы почтить нас особым посольством.
– Да вот здесь имеется мессир Пьеро Бембо, – внезапно оборачиваясь, сказал Цезарь, и указал на священника, который полагал, что в толпе его не заметят. – Может быть, он уполномочен на такое поручение.
– Святейший отец, – испуганно произнес Бембо, – покорность моего повелителя вашему святейшеству так совершенна, что лишнее подтверждение ее могло бы возбудить такое же подозрение, как если бы какой-нибудь ювелир, продавая бриллиант, стал уверять, что в нем нет ни единого пузырька.
– Мессир Бембо, вы – поэт и итальянец, я же – человек простой и прирожденный арагонец, – резко произнес Александр, глубоко презиравший итальянцев. – Но мы слышали, что вас сопровождал синьор Вителлоццо ди Кастелло. Где же он?
– Он явился с тысячью ландскнехтов, чтобы получить от вас отпущение в своих грехах, – заметил с особенным ударением Цезарь. – И они принудили меня занять замок Святого Ангела моей гвардией и вывести оттуда швейцарцев и гасконцев.
– Что вы говорите? – воскликнул Александр, по-видимому, неприятно пораженный этим известием.
– Немцы – гордые люди. Вителлоццо не мог заставить их склонить свои знамена перед знаменами швейцарцев, а эти грозили нам, что будут стрелять в нас, – поспешно заявил Орсини.
– Как, и мои швейцарцы поднимают мятеж? Где Перлингер? – спросил Александр, и его мрачный взор предвещал бурю.
– Я сместил этого раба, – быстро ответил герцог, – он принадлежал к числу грабителей... в войске кривоногого короля Карла, хотел я сказать.
– Так, значит, вы не слышали, что я дал ему и его товарищам полнейшее прощение? – сказал папа.
– Может быть к лучшему, что так случилось. В эти дни замок Святого Ангела должен быть в верных руках! – со значительным взглядом проговорил герцог. – И если припомнить странные слова, брошенные им в лагере у Фаэнцы, то, кажется, будет лучше, если он останется по ту сторону реки.
– Да ведь не сам Вителлоццо произнес эти грозные слова, а его горячность, святой отец, и крепкое вино, полный шлем которого он только что осушил тогда, – быстро вмешался герцог Гравина.
– Господа Орсини действительно – достоверные свидетели, они все были при этом. Вителлоццо выразил надежду низвергнуть ваше святейшество с престола святого Петра!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191