— Что-то больно быстро очеловечивается. А тогда ему не жить.
— Ну, совсем-то не очеловечится. А, брат Борис?
— Не знаю, буду следить.
— Следи. Что с нашим лесоводом?
— Пошел догонять девушку.
— Что с нашей девушкой?
— Сие нам неведомо. В тех местах, сам знаешь, брат Николай, плохо видно.
— Но наша девушка жива? — тревожно спросил брат Николай.
— Это да, — уверенно сказал монах, лица которого Громов не видел. — Пока точно.
— Помни, брат Мстислав, ты видишь дальше других, — строго сказал настоятель.
— Пока смогу, буду смотреть, — кивнул Мстислав.
— Аи, инспектор, инспектор, — сказал Николай. — Правильно ждешь, да не оттуда.
— А откуда? — спросил вдруг Воронов.
— Инстинкт выживания, юноша, силен у вас чрезвычайно, — одобрительно заметил Николай. — Придавая вас в спутники капитану, наш общий знакомый поступил чрезвычайно дальновидно. В огне вам не гореть, в воде не тонуть. Должен заметить, что местные вообще очень ловко избегают опасности и отлично чувствуют ее. Но что предсказано, то предсказано: не знаю, как будет, но знаю, чем кончится.
— Не хочу, — тоскливо произнес Воронов.
— А почем вы знаете, юноша? Вдруг это совсем не то, чего вы ожидаете?
— Боюсь, — так же тоскливо проговорил Воронов.
— Ничего не надо бояться, вон девушка не боится, и вы не бойтесь. Девочка со стариком идет, тоже не боится. Капитан ваш едет останавливать неизвестно кого, и то не боится, хотя сроду в гражданских не стрелял. А стрелять-то ему и не придется, ушли они из Колосова, капитан. Не то б вы, чего доброго, и правда пальнули, — нет?
— Откуда вы все это знаете? — только и смог спросить Громов, окончательно переставший что-либо понимать.
— А откуда вот он догадывается? — кивнул Николай на Воронова. — Знаю, и все. Завтра поедете с миром в Москву, отвезете рядового да и отправитесь, куда собирались. Хотите посмотреть, как там Москва?
— А как? — спросил Громов совершенно по-детски. Он уже готов был поверить, что ему сейчас покажут Москву.
— Да вот так, — пожал плечами настоятель, и в тот же миг Громов почувствовал Москву. Она напряженно пульсировала где-то к западу от монастыря, и Громов чувствовал, как через весь город мучительно пробирается, увязая в бесконечных пробках, «скорая помощь». Он понимал при этом, что она успеет. Ничего больше во всей Москве не привлекало его внимания, да он и не видел ничего. В голове у него оглушительно завыла сирена. Он знал, что фельдшер в кабине кусает кулак от нетерпения. Это был хороший фельдшер, не из тех, что выезжали по вызовам в последнее время, — больной ему был небезразличен, и он хотел успеть, и должен был успеть. Громов чувствовал, что с пробками ничего сделать не может, но способен каким-то образом утешить фельдшера, внушить ему, что все кончится нормально; и фельдшер успокоился, он знал это.
— Интересно, — сказал Николай. — Вот бы не подумал. Я бы, честно говоря, решил, что какие-нибудь учения… Вам что, про войну не интересно?
— Про войну я и так все знаю, — машинально ответил Громов, но тут же спохватился: — Вы что, и это видите?
— Ну, примерно, — неуверенно ответил Николай. — Скорее догадываюсь.
— Способный, — завистливо сказал брат Георгий.
— Абы кто и не придет, — загадочно ответил Николай. — Есть ли у вас вопросы, брат капитан?
— Много, — сказал Громов. — Но для начала один: почему этот ваш брат Владимир не может выйти из монастыря?
— Брат Владимир в затворе, — пояснил Николай. — У некоторых есть такая клятва, вроде, знаете, барбудос. У нас же тоже бороды приняты, кстати… Брат Владимир не может выйти из монастыря, пока не кончатся эти ваши чертовы качели. Он не сам это выбрал, просто в каждом монастыре должен быть затворник. Получилось так, что у староволжцев это именно Владимир, а он врач.
— А у вас кто затворник?
— Брат Мстислав, — вздохнул Николай. — Ему отсюда хода нет даже к реке. Пока все не кончится — или, соответственно, не начнется.
— Просто нельзя — или он не может выйти? — уточнил Громов.
— У нас это одно и то же, — сказал Николай. — Но, в общем, даже если бы захотел — не сможет.
Громов пригляделся к Мстиславу, и тот, угадав его мысль, придвинулся к свету. Громов увидел необыкновенно кроткое и печальное лицо человека, давно смирившегося со своей участью. Затворнику было лет пятьдесят, он был светловолос и зеленоглаз.
— Ничего, — сказал брат Георгий. — Может, действительно уже скоро…
— Это не от нас зависит, — сказал Мстислав.
— Но мы это увидим, — твердо закончил Николай. — Благодарю, братие, все свободны.
Монахи поднялись и вышли, тихо переговариваясь. Некоторое время Громов молчал.
— Ну, как вы это делаете — спрашивать не буду, — сказал он наконец.
— Вы же и сами это делаете, как только что убедились, — мягко сказал настоятель.
— Да, хотя тоже не совсем понимаю, как именно. Но почему это распространяется только на монастыри?
— Да вовсе нет, — удивился настоятель. — Это обсуждаем мы только монастырские дела, а видим больше. Почти все, если угодно. Есть некоторые области, принципиально для нас закрытые, но там, я думаю, ничего важного не происходит… Вот — Блатск, но там, как бы выразиться…
— Защита? — догадался Воронов, впервые вступивший в разговор.
— Нет, что-то вроде болевого порога. Сил же нет, какое омерзение. Ну так в Блатске и не может быть никаких событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239