– Ладно… А ты?
– Я посижу… – сказал Павлик.
Костя вздохнул, глядя на него. Посмотрел вниз, на лестницу, вздохнул опять. И начал медленно, будто через силу, спускаться.
Павлик снова закрыл дверь. Опять некоторое время сидел, прислушиваясь. Но в доме царила тишина.
«А когда душа красивая – никто не видит», – словно бы ползаписи…
В пятницу она уходила от него поздно… Значит, могла в темноте что-то заметить. А на следующий день хотела проверить… И заметила она что-то не где-нибудь, а близ тополя-секвойи. Лишь в этом случае можно объяснить выстрел, если тот предназначался ей, а не Павлику: что совпадали у них не только шапки, рост, но совпадало и место, где могла оказаться Аня…
«Когда люди взрослеют, они меняются, сказала мама. Нет, я другой не буду».
Может, Аня хотела посвятить его в свою тайну. А из-за отъезда Татьяны Владимировны не стала его тревожить. Она всегда была внимательной… А Павлик даже не всякий вечер провожал ее…
«Все слабые люди – мужественные…»
А может, она все-таки решила покататься на горке, дожидалась темноты, безлюдья… И действительно сама ударилась?..
Павлик вздрогнул, когда едва уловимо звякнуло оконное стекло. И больше он вроде ничего не услышал. Но каким-то особым, неведомым чувством уже воспринял и догадался, что? это. Бледный как полотно слетел по лестнице. Рванул с гвоздя пальто, шапку…
– Куда?! Павка! Что с тобой?! – всполошился Костя, вылетая за ним в сени. Павлик не мог говорить.
А Костя тут же вернулся. И на недоуменный вопрос Вики: «Что с ним?» – ответил спокойно: «Так, ничего… Все в порядке. Скоро вернется», – потому что в сенях он тоже услышал звуки траурного марша из-за Жужлицы.
Конец
До реки Павлик бежал. Потом опомнился и через Жужлицу пошел медленно, потому что там, у дома Ани, все было недвижно.
Чуть в стороне играл оркестр. А прямо против калитки, опустив головы, полукругом стояли женщины. И хотя Павлик впервые видел все это, он знал, куда направлены их взгляды. Знал.
Когда в морозном воздухе оборвался последний, какой-то изматывающе низкий звук и оркестранты опустили трубы, от соседнего дома к калитке придвинулся темный, с распахнутой задней дверцей автобус.
Павлик опоздал. И хотя он снова бросился бежать, едва умолкли медные трубы, ЕЕ уже внесли в автобус, и какой-то мужчина перед самым его носом закрыл дверцу. Автобус тронулся вверх по Буерачной.
Павлика лихорадило, и он плохо соображал, когда, забыв про транспорт, сначала долго бежал по улицам в сторону кладбища.
Он попал сюда впервые и запутался среди памятников…
Снова отвздыхали трубы, и он увидел только холмик, на который женщины возлагали скрежещущий металлом венок. И тяжесть, и боль вдруг отступили от Павлика. Будто схлынуло все, что недавно еще наполняло его, – и ничего не осталось.
С каким-то недобрым спокойствием почувствовал на себе взгляд со стороны. Обернулся. И сразу узнал в одиноком мужчине среди берез милиционера, что приезжал накануне к полынье и не захотел слушать Павлика. Он и теперь был в штатском. Только сменил пальто на плащ да обнажил голову, держа в обеих руках перед собой шляпу. Павлик выдержал его взгляд и упрямо отошел дальше, за группу женщин.
Анину мать с трудом вывели за ограду и усадили в машину.
Павлик еще раз оглянулся от выхода, чтобы не встретиться с милиционером, и шагнул в сторону ото всех, за контору. Один.
Улица Буерачная находилась почти в противоположном конце города. Но неблизкая дорога эта была ему сейчас необходима.
Поминки
Уже смеркалось, когда он подошел к дому. Ветер давно улегся. И может быть, поэтому, опередив сумерки, землю, сады, подворья обволокла какая-то гнетущая тишина.
Заходить в дом, который с появлением Вики перестал быть его собственным домом, не хотелось. Тем более, что и намеревался-то он всего лишь предупредить Костю, что живой, что вернулся… Альбомы репродукций Вика без особых усилий могла брать сама.
Но Костя, к счастью, был во дворе. Через открытую дверь сараюшки вылетали наружу березовые поленья. Давая выход вполне объяснимому раздражению, Костя работал зло, если не сказать с остервенением, хотя при виде Павлика и попытался сделать вид, будто настроение у него отличное, и все вообще идет, как надо.
– Вернулся?.. – Павлик опустился на горку поленьев, не ответил. Костя, выйдя наружу и уложив крест-накрест два гладких полена, тоже присел.
– Тебя увидит кто-нибудь… – сказал Павлик.
– Не увидит. Я же осторожно. Мне теперь – только ползать…
Павлик оглядел результаты его труда.
– Ужин будешь готовить?
Костя почесал в затылке, ероша свои многострадальные волосы.
– Заодно – конечно… Протопить надо. Холодно.
Об Ане мудрый Костя не спрашивал. И нельзя пока ни говорить, ни спрашивать о ней… Об Ане надо помнить..
Павлик глядел сквозь штакетник на Буерачную.
– О чем ты, Павка?..
– Ты время ночью не глянул, Костя? Ну, когда бабахнул Кузьмич…
– Не до того, Павка, было. Я как догадался, что ты там где-то…
– Помнишь, я тебе рассказывал – тот говорил курильщику: выйдешь в одиннадцать. Примерно ведь так было? – Костя кивнул. – А баптисту он говорил потом: минута в минуту… А во сколько? Или забыл я или он при мне не сказал.
– Я, Павка, уже думал об этом… Может, они должны были встретиться, баптист и курильщик твой?
– Может, – после короткого раздумья согласился Павлик. – А зачем?
Вечерело прямо на глазах, по минутам. И вместе с тем, как сгущались тени в садах, становилось гуще и непонятней застоявшаяся тишина. Такой она бывает, наверное, перед взрывом.
Павлик заметил обеспокоенный Костин взгляд, каким он посмотрел в сторону дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58