Вадик уже разложил на столе свои пластиковые папки, числом три, туго набитых, и еще какие-то листы, исписанные его аккуратным почерком, покрытые непонятными схемами, непонятной цифирью. Правда, и про пиво он не забыл, водрузил тут же баклагу и как раз протирал носовым платком стаканы из шкафчика на стене.
Смолин опустился в кресло. Сна уже не было ни в одном глазу, зато привычный азарт прошелся по нервам приятной щекоточкой.
– Валяй, - сказал он нетерпеливо.
Кот Ученый не без некоторого театрального промедления наполнил высокие стаканы, старательно следя, чтобы пена не пролилась на бумаги.
– Итак, утонувший броневик и сгинувшие красные орлы… - сказал он тоном человека, привыкшего читать лекции. - Сначала - версия официальная… точнее, засекреченная… точнее, обе вместе, потому что они неразрывно связаны… По официальной версии, Кутеванов и сопровождавший его красноармеец погибли, сверзившись в реку на броневике при испытаниях отбитой у беляков военной техники. По версии засекреченной, авария случилась оттого, что славный балтиец по пьянке решил покататься на броневике, не справился с управлением, зарулил в реку и выплыть не сумел ввиду все того же алкоголия. В пятьдесят девятом, к сорокалетию освобождения Шантарска от колчаковцев обком собрал доживших до юбилея ветеранов-свидетелей-участников и обязал их накропать мемуары. Они и накропали - причем целых четыре человека добросовестно и бесхитростно упомянули про печальную причину трагедии, сиречь водку. Разумеется, эту часть воспоминаний велено было засекретить и считать досадным огрехом…
– Да знаю я все это, - сказал Смолин. - А в перестройку вся правдочка всплыла, и подлинные, без купюр воспоминания только ленивый не печатал и не цитировал… Ты дело давай.
Кот Ученый: словно и не слыша, продолжал, хорошо поставленным голосом, с лекторской интонацией:
– Вот только никто, ни одна живая душа не подошла к этому делу с позиций сыскаря. Собственно, и причин не было, так что не стоит насмехаться… Так вот, дело в следующем, Вася… Вся эта история - вся! - зиждется на показаниях одного-единственного свидетеля: товарища Вальде Яниса Нигуловича, комиссара героического полка и по совместительству начальника особого отдела. Каковой товарищ, будучи единственным трезвым в экипаже броневика, сумел все же вынырнуть и добраться до берега. Самую чуточку неприглядно выглядит тот факт, что он не пытался вытащить остальных… впрочем, как гласят архивы и анналы, пытался все же, несколько раз нырял добросовестно, но был в шоке, башкой обо что-то ударился при падении машины в реку, сил не было совершенно, боялся вот-вот пойти ко дну, а времени прошло столько, что остальные наверняка уже захлебнулись на дне… Так он потом объяснял, и, судя по всему, его объяснения признали убедительными, никогда ни в чем не упрекали… вплоть до тридцать седьмого, но это уже отдельна песня. Так вот, до сих пор считалось - я и сам так думал - что Вальде указал неправильное место аварии из-за того самого шока - спутал место, бывает, пейзажи там однообразные… Но теперь, когда мы имеем вот это…
Он открыл одну из папок и продемонстрировал Смолину содержимое. Тот кивнул в знак того, что понял, о чем идет речь.
Это были бумаги из Кащеевых закромов, разве что переложенные в новые папки. Строго говоря, непонятно было, зачем Кащею они понадобились: небезынтересная подборка, стоившая некоторых денег - но никак не раритет, не уникальное собрание. Всего-то навсего архив трех поколений эмигрантов Гладышевых, коренных шантарцев, ничем особенным не примечательных. Тогда в девятнадцатом, они всем табором застряли во взятом красными Шантарске: глава семьи, серьезный купец с супругою, его старший сын, свежеиспеченный инженер (опять-таки с юной супругой), младший сынишка-гимназист, еще какие-то тетушки-бабушки-приживалки. В конце концов им каким-то чудом удалось все же по железной дороге добраться до занятых белыми мест, а оттуда податься в Харбин, где семейство и обосновалось на четверть века. В сорок шестом Гладышевы-сыновья с женами и народившимися в эмиграции чадами вернулись в СССР и пустили корни на сей раз во Владивостоке. Насколько Смолин помнил, оба брата давненько тому умерли, а наследники поступили, как многие в их положении: без особых угрызений совести запродали архив оптом какому-то владивостокскому барыге, а тот, челноча по Сибири с антикварными целями, завез его в Шантарск и задешево толкнул Кащею.
Ничего уникального там не было: полсотни фотографий, разнообразные документы (китайские брачные контракты, которые и русские эмигранты обязаны были оформлять по всем правилам, справки-свидетельства-аттестаты, письма и поздравительные открытки, прочий хлам, копящийся у любого в укромных уголках), мелкие дореволюционные безделушки (бронзовые фигурки, стеклянные пресс-папье, наперстки-ножницы), несколько книг, отнюдь не уникальных, парочка толстых тетрадей (купец-патриарх явно пытался от скуки написать нечто вроде мемуаров)… Одним словом, кое-какие деньги выручить, конечно, можно, распродавая эту заваль в розницу или пуская в мелкий обмен - но суммы получатся смешными, кошкины слезки и не более того…
Еще разбирая наследство Кащея, Смолин вяло удивлялся, зачем старику понадобилось держать этот хлам в тайнике вместе с настоящими ценностями - но Кащея уже не спросишь, так что он вскоре махнул на это рукой, не пытаясь ломать голову над пустяками…
– Знаешь, что самое смешное? - спросил Кот Ученый. - Будь в бумагах пресловутая карта с кладом наподобие Флинтовской, ее бы, конечно, в оборот за копейки не пустили б ни за что, придержали из чистого любопытства, на всякий случай… Но в том-то и соль, что найти концы мог только здешний, тот, кто неплохо знает шантарскую историю…
– Вадик, я тебя умоляю, не тяни ты кота за яйца, - сказал Смолин.
1 2 3 4 5 6