– Не думайте, будто я не понимаю… Но если мы будем реалистами, Фаина Анатольевна… Суровыми реалистами, увы… Ведь при этом автоматически возникает вопрос, к у д а… Простите за некоторый цинизм, но вы ж не вечны… Я это говорю не с превосходством, а с полным пониманием: мне пятьдесят четыре как-никак наличествуют и хвори, и з в о н о ч к и, так что сам не из бодрых вьюношей… Наследников, вы сами признаете, нет. Случись что – не дай бог, не дай бог! – все это, – он сделал плавный широкий жест, – отойдет государству, то есть, практически, никому. А государство… Я о государстве, признаюсь, не самого лучшего мнения. В первую очередь оттого, что государство высоко летает и к мелочам не снисходит. Это мы с вами понимаем, что значат эти картины, а вот поймет ли случайный чиновничек занятый осмотром бесхозного имущества… Я торговец, торгаш, чего уж там – но я-то, Фаина Анатольевна, по крайней мере, прекрасно осознаю, чем торгую, а вот равнодушные нынешние к л е р к и… Тысячу раз простите, что я затронул столь деликатные вопросы…
- Ну что вы, – сказала старушка с грустной, отстраненной улыбкой. – Все правильно, все логично. Я и сама знаю, что п о р а. И знаю… задумывалась не раз. В самом деле, музей наш коллекцию брать отказался, ибо помещениями не располагает…
Смолин скорбно, с самым искренним сочувствием покивал. Старушка о потаенных пружинах такого решения, конечно же, ведать не ведала. Но причина-то, если наедине с самим собой, в том, что директор музея, лет двадцать собиравший нагрудные знаки Российской империи, перед парочкой подсунутых Смолиным уникумов, конечно же, не устоял. Обошлось это Смолину штуки в три баксов, зато директор (пусть и презирая себя чуточку в глубине души), так и будет отговариваться перед старушкой нехваткой помещений и десятком других причин…
- Я слышал, – сказал Смолин. – А власти наши, увы, индифферентны и финансировать создания музея здесь никак не собираются…
- Увы…
- Вот видите, – сказал Смолин предельно осторожно, старательно подпуская в голос грусти, даже печали. – И возникает дилемма – быть может, лучше все же продать картины, чем подвергать их риску гибели…Так они, по крайней мере, попадут в хороши руки, пусть и поодиночке. А если… Мне невыносимо думать, что картины могут пропасть. Нельзя же тридцать лет торговать антиквариатом и не п р о н и к н у т ь с я, не картошка ж со свеклой, право…
- Я нисколько не сомневаюсь в ваших побуждениях, – сказала старушка. – Эта тревога делает вам честь, Василий Яковлевич. Но не все так печально, знаете ли. Есть варианты…
- То есть?
Она бледно улыбнулась. В голосе звучало даже некоторое торжество:
- Представьте себе, появилась возможность создания музея на основе мастерской… Только подробностей я вам пока не открою и не просите – и потому, что меня настоятельно просили, и из чистого суеверия…
Будто над ухом выпалили из парочки стволов! Он подобрался как волк перед прыжком, он стал собранным, но внешне это, конечно, никак не проявилось, поза осталась столь же небрежной, а выражение лица – столь же безмятежным. Мысли прыгали лихорадочно. Означает ли это, что бабку кто-то о б х а ж и в а е т? Невозможно ж поверить, что у городских чиновников вдруг ни с того, ни с сего вспыхнуло наконец желание бескорыстно уберечь нешуточные культурные ценности – не замечалось за ними отроду такого альтруизма и филантропии. Кампаний по сбережению культурного наследия Шантарска не намечается, никто, облеченный властью, ситуацией не озабочивался, сверху указаний не посту пало… Ох, не нравится все это… Но бабульку пытать бесполезно, уж ежели интеллигентка старого закала дала кому-то слово держать все в тайне, так и будет…
- И даже намекнуть не можете?
- Не могу, Василий Яковлевич, уж простите…
- Ну что ж, – сказал он по-прежнему бесстрастно. – С одной стороны, я даже рад, честное слово – что ничего с картинами не случится и беспокоиться о их судьбе не следует… С другой… Вы уверены, что здесь нет авантюры, мошенничества, тому подобного?
- Смею думать, – сказала старушка с безмятежным видом. – Смею думать…
- Вы, главное, постарайтесь не сделать опрометчивых шагов… Помните, что я всегда готов выступить консультантом, советчиком, кем угодно. Бесплатно, без тени выгоды, вы же понимаете. Нельзя все время думать о выгоде…
- Василий Яковлевич, что придет в р е м я, я к вам непременно обращусь, – заверила старушка. – Будьте уверены.
- Приятно слышать… – сказал Смолин. – Вот кстати, а как у вас с к н о п о ч к а м и?
- Ох… – на сморщенном старушечьем личике отразилось явственное смущение. – Я их снова куда-то засунула, обе…
- Фаина Анатольевна… – не сдержавшись, поморщился он. – Ну что ж вы, право… Поищите и не прячьте далеко, ну мало ли… Я вас умоляю!
- Ну хорошо, хорошо, посмотрю…
Она тяжело встала с кресла (дореволюционных времен, реставрированное самим Маэстро, две штуки баксов как минимум), подошла к серванту и принялась неторопливо выдвигать ящички. Смолин, пользуясь тем, что бабуля стояла к нему спиной, тяжко вздохнул, уставясь в потолок. Это была его собственная инициатива, осуществленная за собственные деньги (невеликие) – передатчик на балконе, автономное питание на случай отключения электричества, два брелока с кнопками, в случае чего машина с вооруженными молодцами одного из охранных агентств нарисуется у дома через пару минут. Фаина свет Анатольевна до сих пор считает, что это совершенно бесплатно постарались городские власти – ну и пусть…
Он устало, уныло смотрел в окно: живописные сосны, широка река, за рекой круто вздымаются склоны, поросшие дикой тайгой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14