Поднимался он из ванны медленно, к мылу не прикоснулся, мытье потребовало бы физического напряжения, выполнения слова "надо". Слегка обтерся полотенцем и, шастая мокрыми пятками по паркету, добрался до вешалки и надел зеленую полосатую пижаму. Жене его нравилось, что во французских фильмах мужчины появляются в пижамах, и ко Дню советской армии (легализованный мужской день для пьянства в рабочее время) она купила ему пижаму, за отсутствием французских - китайскую. Он не надевал ее ни разу, но спустя полгода жена не забыла, положила ему в чемодан.
В восемь двадцать он лег в постель, откупорил бутылку. Пробка укатилась в неизвестном направлении. Он налил полстакана мутноватой жидкости, подождал, предвкушая блаженство внутреннего согрева, и, выдохнув воздух, вылил полстакана в рот. Водка прошла внутрь и распространилась по организму, как всегда, неплохо. Переждав, Полудин закусил горбушкой черного хлеба.
Развернув на одеяле журнальчик, он стал читать страницы с конца, с юмора. Юмор был несмешной: велосипедист остановился перед финишем погадать на ромашке "любит - не любит". Полудин лениво прикрыл веки. Тепло растекалось, но не во все части тела, и можно было добавить еще полстакана, что и было им сделано по той же методике. Вообще-то Полудин не испытывал особого пристрастия к питью, но быть диссидентом в этой области не намеревался.
Полстакана плюс еще полстакана потянули к философии. Ромашка вернула память к прошедшему лету. Полудин идет по траве, валится и лежит, подмяв под себя ромашки. Лежит, будто умер. Зжж-зжж-зжж - звук проплыл над головой, мимо уха пронесся жук. Заняли его место, и жук не мог сообразить, куда сесть.
Лежа на животе, Полудин разглядывал этого жука неизвестной национальности, пока тот карабкался по ромашечному стеблю. Жук целеустремленно добрался доверху, пролез, раздвинув белые лепестки, на желтый круг, пошевелил усами, расправил крылья и, оттолкнувшись задними лапами, взмыл вверх.
И снова луг заполнила тишина, уже успевшая утомить. Отпуск кончался. Захотелось вдруг гудков машин, колготни в трамвае, тайных выпивок в рабочее время - всего того бедлама, который надоедает, но без которого будто часть твоя оторвана.
Полудин стал глядеть в небо. Там висело облачко замысловатой формы. А глубина неба унижала человеческое достоинство. Почему всегда хочется того, от чего после бежишь? Человек несовершенен - вот в чем дело. Все это понимают, но никто не хочет совершенствоваться. Все уговаривают пойти на это других.
- На! Смотри!
Прибежал сын и показал жука. Сын оказался целеустремленнее жука и его изловил. Ощущение отрешенности и свободы напрочь растаяло. Оно не может продолжаться долго. Заботы заедают, а уж им-то конца не бывает.
И все же, решил теперь Полудин, между заботами удается выкроить нечто. Состояние, когда временно тебя оставляют в покое и ишачить не надо, когда ты никому ничего не должен, когда ты не обязан: хочешь - делаешь, нет - нет. Неправильно называть это ленью. "Дольче фар ниенте", прекрасное ничегонеделание - по-итальянски, но это все же делание чего-то. Кайф - вот замечательное слово, которое, по мнению одних, турецкое, другие считают арабское, третьи - древнееврейское и означает "пир".
Нерусское, стало быть, слово "кайф", а очень даже неплохо прижилось у нас. Видимо, не случайно. Что-что, гулять мы умеем не хуже турецких султанов.
Вот и теперь, в Пензе, вся неделя была смурная. И эта история с подачей компонента: может, главный прав, что транспортер долго не выдержит. Сейчас можно об этом вспомнить, а можно и не вспоминать. Ну их всех в тартарары! Полудин кайфует или, как раньше говорили, кейфствует.
Как тогда на лугу, Полудин перевернулся в кровати на живот и потянулся. Водка активизировала ум. Он взбил подушку кулаком, глотнул для оптимизма из горлышка еще глоток, заев опять хлебом, перетянул журнал на подушку. Всю страницу занимала серия фотографий: раскладка по элементам прыжков с шестом. И статья тут же. Вот какая схема: фибергласовый шест фактически сам подает тело весом килограммов под семьдесят пять к пятиметровой высоте. Там тело находится долю секунды, но этого времени вполне достаточно для того, чтобы сделать человека чемпионом мира.
Вдруг остро захотелось разбежаться, опереться шестом, чтобы тот упруго подался, а после, распрямившись, поднял персонально его, Полудина, над землей. Студентом он немного занимался легкой атлетикой, пока лень не одолела. Сейчас и поговорить-то о спорте толком некогда, да и не с кем. А подпрыгнуть охота! Есть профессии прыгучие, которые толкают на вершину. И есть ползучие, в которых одни бугры и кочки. Идешь, спотыкаясь. Но можно уравнять шанс - поставить транспортер для подачи спортсменов к планке одного за другим. Вот тут-то и зарыта собака.
Полудин замурлыкал и закурил, почувствовав, что выходит на большие социальные обобщения. У спорта и техники противоположные задачи. Спорт заставляет трудиться, техника старается избавить от труда. Хотя... есть, в данном случае, есть у них нечто общее. Ведь транспортер-то, который мы делали, вообще не нужен! Компонент можно доставлять раз в пять минут так, чтобы подающее устройство быстро сматывало удочки из зоны высокой температуры. К черту транспортер, который коллектив проектировал полтора года. В трезвом виде проектировали, не поддали для вдохновения, вот и не вышло соображения. Надо, как в прыжках с шестом: добрался до планки и катись вниз.
Дотянуться до портфеля - дело секунды. Полудин вытянул несколько листов чистой бумаги, карандаш и стал быстро набрасывать схему. Собственно говоря, все примитивно.
1 2 3 4 5 6