– Да что вы!
– Массива… Думаешь, я забыл о нем?! Просто полагал, что он в Сирии с Птоломеем Апионом. А вдруг известие твое – просто розыгрыш, дурная шутка? Кто рассказал тебе об этом?
– Сам Метелл. Он сейчас чутко ко всему прислушивается, ко всем приглядывается – собирался попасть в консулы на будущий год. Если хочешь знать, он ни словом не обмолвился, что сделал Альбин или собирается сделать. Но ты знаешь Метелла – один из достойнейших римлян, честных и неподкупных. Ему вовсе не по душе, что цари вынуждены топтаться у порога Рима, не смея войти.
– Метелл может позволить себе быть добродетельным и чистым. Разве он не богат, как Крез? Римляне разделили между собой Азию и Испанию, но Нумидию разделить не посмеют. Не сделает этого и Спурий Постумий Альбин – пока я жив и могу бороться! – Царь выпрямился в своем кресле. – Массива точно в Риме?
– Так говорит Метелл.
– Будем ждать, пока не выясним, кто из консулов собирается стать правителем Африки, а кто – Македонии.
Бомилкар недоверчиво хмыкнул.
– Только не говорите, что вы поверили во все эти россказни!
– Никогда не знаешь, чего можно ожидать от римлян. Может быть уже все решено. А может они нарочно распускают слухи, чтобы поиздеваться над нами. Поэтому я буду ждать, Бомилкар. Узнаю результаты голосования – решу, что делать, – и он снова развернул кресло и углубился в созерцание непроглядной дождевой пелены.
ГЛАВА V
В старом доме в Арпинуме росли трое детей: Гай Марий, его сестра Мария и младший брат Марк Марий. Все предполагали – и не без оснований – что они займут значительное место в жизни этого города и края, но никому и в голову не приходило, чтобы кто-нибудь из них пошел по стопам отца. Семья их принадлежала к разряду сельского нобилитета, роду Мариев, одному из самых уважаемых в том краю. Немыслимым казалось, чтобы уроженец Арпинума вошел в Сенат; конечно, все знали о цензоре Катоне, который тоже вырос в провинции, но тот был родом из Тускулума, что всего в пятнадцати милях от стен Сервия. Землевладельцы окраинного Арпинума и не мечтали видеть сыновей сенаторами.
Дело было не в деньгах – в них-то недостатка не ощущалось; род Мариев считался одним из богатейших. Арпинум слыл весьма обширным краем, поделенным между тремя семьями: Мариями, Гратидиями и Туллиями Цикронами. Если кто-нибудь желал породниться с ними, должен был отправиться в Путеоли, где жила семья Граниев; Грании были морскими купцами, но вышли тоже из Арпинума.
Невеста Гая Мария была просватана за него еще в детстве. Она терпеливо ждала достижения совершеннолетия в доме Граниев в Путеоли. Однако, когда Гай Марий созрел для любви, предметом его страсти оказалась не женщина. И не мужчина. Армия стала его любовью. В день своего семнадцатилетия он был включен в состав консульского легиона. Долго ему пришлось ждать боевого крещения: войн не подворачивалось. Но и в мирное время он сумел дослужиться до чина младшего офицера, а в двадцать три года, перед боевыми действиями в Нумантии, вошел в свиту Сципиона Эмилиана.
Ему не потребовалось много времени, чтобы освоиться и подружиться с Публием Рутилием Руфом и нумидийским царевичем Югуртой: были они ровесниками, были они равно ценимы Сципионом, который называл их Троицей Страшных. Ни один из друзей не входил в высшие круги Рима: Югурта – из-за того, что был иноземцем, Публий Рутилий Руфа – из-за бедности своей семьи, а Гай Марий – из-за того, что слыл деревенщиной. Впрочем в то время это их не расстраивало: зачем политическая карьера тем, кто влюблен в военный строй?
Однако вскоре Гай Марий стал выделяться среди товарищей: он был рожден воином, но не простым – в нем обнаружились задатки полководца.
– Он точно знает, что и как делать, – не раз говаривал Сципион Эмилиан, каждый раз тяжело вздыхая при этом, – вероятно, немного завидуя чужому дару. Не то, чтобы сам Сципион был плохим полководцем, но с раннего детства он слышал разговоры военачальников, собиравшихся на обед в их доме, и поэтому знал себе точную цену. Великий талант стратега не подкреплялся в нем организаторскими способностями. Он предпочитал сражаться, глядя на карты. Легионы еще не вступали в первый бой, а он уже полагал, что победа обеспечена мудрым планом кампании. Там, где все до тонкостей продумал военачальник, солдатам делать уже нечего. Так что и руководить ими ни к чему.
Гай Марий же чувствовал себя на поле боя, во главе солдат естественно, как рыба в воде. В свои семнадцать он все еще оставался мальчишкой небольшого роста, худеньким и изнеженным. Любимец матери, он был почему-то втайне презираем отцом. Но с тех пор, как надел первую свою пару военных сандалий и латы из гладких бронзовых пластин поверх кожаных доспехов, начал расти прямо на глазах – и телом, и духом. И вскоре сделался истинным воином и полководцем, превосходя окружающих мощью, отвагой и независимостью. Изменилось и отношение к нему в семье: теперь мать не принимала сына таким, каким он стал, зато отец впервые проникся к нему с уважением.
Сам же Гай Марий считал, что нет счастья выше, чем ощущать себя одной из шестеренок прекрасно отлаженной и грозной военной машины. Ни поражения, ни тяготы учений, ни близкое дыхание смерти не заглушали в нем восторженности. Что ему приказывают, его не заботило: дело солдата – повиноваться.
В Нумантии он впервые встретил семнадцатилетнего новичка, который, прибыв из Рима, тут же присоединился к свите Сципиона Эмилиана. То был Квинт Цецилий Метелл, младший брат знаменитого Цецилия Метелла, который после военных действий против племен, населявших Далматийские горы, получил имя Далматийский и выдвинулся на пост Верховного Жреца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25