Я вынул ручку и расстегнул его ремень.
– Что ты делаешь?
– Раздеваю тебя, мой мальчик.
– Зачем? Его голос был полон страха. – Что ты хочешь сделать со мной?
– Ничего, если ты будешь хорошо себя вести. Расстегни пуговицы твоих брюк, пусть они спадут.
Его брюки упали на пол. После пяти минут толкотни он был совсем голым. Я сложил все его вещи в его же пальто, связал их в узел и взял под мышку. Он лежал на коленях, лицом к экрану, руки за спиной в наручниках.
– Теперь я оставлю тебя, – сказал я и засунул несколько жетончиков в щель. У тебя есть десять минут для развлечений, потом можешь делать, что хочешь.
– Но ты не можешь меня так оставить. Не бери всю одежду, пожалуйста, – умолял он. В кабинке было очень жарко, но он дрожал. Я боялся, что он сейчас навалит кучу на пол и на мои ботинки. Мне полностью хватало вони, уже исходящей от него.
– Или мы делаем так, или я тебя убью. Ты должен понять, что я не могу позволить тебе выйти сразу за мной. Что тебе нравится больше?
Ответа не последовало. Он тихо всхлипнул. Я вышел из кабинки и, закрывая дверь за собой, услышал, как он со стоном упал на пол. Я посочувствовал парню. Это место не очень годилось, чтобы бегать голяком. Но я знал, что не поступил бы так с хорошим человеком. Я ненавидел людей из Лиги защиты евреев или, как их многие называют, еврейских нацистов (великий парадокс нашего времени).
Проходя мимо человека у окошка кассы, я сказал, не глядя на него: – В кабинке номер четыре сидит человек, который там пристает к людям. Продавец посмотрел на закрытый занавес, который вел в коридор. Уже в дверях я бросил: – Он голый и хочет, чтобы его наказали или что-то еще.
Он даже не встал, видимо, не мог ни при каких обстоятельствах оставить кассу без присмотра, а только потянулся к телефону. Никто не обращал на меня внимания, когда я смешался с толпой, вышедшей на улицу во время обеденного перерыва. Я бросил узел с одеждой к ногам нищего, сидящего в проходе между двумя кирпичными домами. Его стеклянистые глаза не видели, что на него свалилось. Медленно он начал развязывать узел, и как только нащупал бумажник, быстро бросил все в закупочную тележку из магазина и скрылся с ней в узком проходе.
Я вскочил в автобус и вовремя прибыл в «Крайслер-Сентер», чтобы позвонить. В Израиле был вечер, я дозвонился легко, и Эфраим был почти сразу же на связи. Его голос принес мне облегчение – что-то, чему можно было доверять. И тот факт, что он был у телефона, сам говорил за себя. Только в этот момент я заметил, как я нервничал из-за возможных последствий, которые могла бы принести неудача на этой ранней стадии нашей операции.
– Я предполагаю, что ты сделал то, что должен? – спросил он с интонацией инквизитора.
Он все еще не был уверен, что не арестован до сих пор только потому, что я не действовал по плану, а не потому, что я «чистый».
– Да. Я был в бюро и поговорил с человеком, который там работает. Мы выпили кофе, и я передал ему сообщение.
– Что он сказал? Хотя этот телефон Эфраима не прослушивался, а я звонил со случайного автомата, мы не могли рисковать.
– Он не был удивлен тем, что я сказал. Он это все знал и его босс, очевидно, тоже.
– Он сказал еще что-то?
– Что в его фирме тоже есть люди, которые думают как мы, но что время для сделки быстро проходит. Он сказал, что рынок для переговоров может перейти в руки противника, и мы вынуждены будем иметь дело с людьми, которые нам, вероятно, не понравятся.
– Я понимаю. Я ожидал чего-то подобного. По крайней мере, и он теперь знает, что в нашей фирме есть люди, которые хотят делать дела. Даже по телефону я почувствовал, что он улыбнулся. Он, очевидно, почувствовал то же облегчение, что и я.
– У тебя были проблемы?
– Ну да, у меня был посетитель, и выяснилось, что он участник одной местной радикальной группы.
– Из наших людей?
– Так можно было бы сказать. Это были люди Меира. Я имел в виду их вождя, так называемого раввина Меира Кахане.
– Ты шутишь.
– Вовсе нет. Я их стряхнул. Все в порядке. Кто-то из наших людей заметил что-нибудь?
– Точно нет. Я узнал, что место вообще не под наблюдением. И если кто-то делает это по-другому, то он не рассказывал об этом. Это место рассматривают как место для политики, которое нас непосредственно не касается.
– Я предполагал, что это то, за чем наблюдают эти шпики из JDL.
– О'кей, Виктор. Теперь стань невидимкой. Исчезни. И Эфраим сказал совсем медленно: – Ты понял, что я имею в виду?
– Да.
– Ты посетишь кого-нибудь?
– Да. Я сейчас же позвоню ему и завтра полечу туда. Когда я в следующий раз услышу или увижу тебя?
– Имей терпение, это продлится недолго. Я позвоню тебе туда. Подумай над тем, что я тебе сказал. Ты останешься там, пока я тебе не скажу, что ты можешь выходить. Ясно?
– Да, но назови мне хотя бы предполагаемое время, настаивал я. – Если я поеду в гости, мне нужно знать временные рамки визита.
– Я тебе не могу этого сказать.
– Что? Дни, недели или сколько?
– Ну, точно не больше двух недель.
–Это чертовски долго.
– У нас чертовски много дел. Я тебе позвоню туда.
– А если я тебе позвоню, чтобы узнать, как идут дела?
Эфраим знал значение признаков жизни для того, кто сидит на холоде. То, что можно куда-то позвонить, а не только сидеть и ждать, что позвонят тебе, очень важно. – Позвони и оставь сообщение, если меня не будет. Сообщение, о котором мы договорились.
– Я сделаю так.
Эфраим повесил трубку. Я снова был в Нью-Йорке один. В Израиле была ночь. Я вернулся в мотель. Я чувствовал, как пропала та глухота, что возникла у меня после событий второй половины дня.
Глава 12
Из мотеля я позвонил отцу. Он был счастлив слышать меня, и удивлен тем, что я в Нью-Йорке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118