Обвинять за происходившее с Джесси было куда легче Сабину, чем Джеймса. Она была почти готова простить Джеймса за бегство из дома. Более того, она начала понимать его любовные истории или, что более существенно, увидела в их романе нелепую попытку избавления от этой ужасной женщины.
Однако более всего беспокоилась Рейчел не за Джеймса, а за Джесси. Рейчел делала все возможное, чтобы помочь ей. Особенно она заботилась о качестве их отношений. Она действовала упорно и осмотрительно, объясняя девочке все, что делается вокруг, превращая негативные ситуации в положительные, внимательно откликаясь и честно отвечая на все вопросы. Одновременно она боролась и против чрезмерного влияния на Джесси еще кого-либо – Джеймса и Сабины с их невротическими навязчивыми идеями, необязательности Крисси и наивной небрежности Мэтта.
Как-никак это был ребенок, молоденькая девочка. Нежный, еще только развивающийся ум.
Рейчел никогда не была так внимательна в выборе слов, как в обществе детей. Слова имели свою собственную жизнь – но знали ли об этом дети?
Слова были подобны потокам воздуха, текущим то в одну, то в другую сторону в попытках заполнить некую законченную форму. Их можно было уподобить погодным фронтам. Ложное объяснение, холодно данное девочке возраста Джесси, превращалось в определенную позицию, которая могла столкнуться с иным толкованием того же самого явления другим человеком. В результате сформировались бы тучи, следом за которыми разразилась бы гроза – слезы и раздражение ребенка, уже пострадавшего ранее и продолжающего страдать. Все это приводило в смятение. Принимая во внимание сложившуюся вокруг нее психологическую атмосферу, Рейчел чувствовала, что она должна выступать на этих каникулах в белых одеждах.
Если она верна своему пути, то ей следовало бы забрать Джесси у этих людей, увезти ее подальше от их банальных табу и дерьмовых предрассудков среднего класса, их постыдного самообмана и отвратительных буржуазных ценностей. Джесси была – или могла бы стать – человеком свободного духа. Ребенком туч. Но она нуждалась в безотрывном внимании. Рейчел обязана была продолжить сном усилия в качестве особого ментора для Джесси.
28
Через день после исчезновения Джеймса прикатила Доминика в блестящем красном «рено» и предложила взять с собой детей в бастиду. Должно быть, Бет или Джесси что-то рассказали ей, так как через пару часов после их возвращения из поездки Доминика выразила желание поговорить с Сабиной.
– Да, – подтвердила Сабина, – похоже на то, что он ушел.
Доминика легко коснулась ее плеча:
– Поедем со мной на кладбище. Я хочу отвезти цветы на могилу моей матери.
Солнце висело в небе как раскаленный пузырь, и послеполуденная жара просто валила с ног. Период роста кукурузы миновал, и стебли бессильно свисали под тяжестью початков, готовых в любой момент осыпаться на растрескавшуюся твердую землю. В этом году исполнилось пятнадцать лет с того дня, когда умерла мать Доминики, и она купила несколько экзотических желтовато-коричневых хризантем с белыми крапинками. Она извлекла цветы из машины вместе с пластмассовой лейкой. Взявшись под руку, они говорили по-французски чуть слышным шепотом, почти не обращая внимания на сухую жару.
– Когда я была ребенком, мой отец точно так же исчезал… три или четыре раза, – рассказывала Доминика, – и каждый раз я думала, что это конец света. Слезы! Взаимные обвинения! Моя мать упрекает себя, упрекает нас, обвиняет погоду… небо – за то, что оно голубое, и траву за то, что зеленая. И каждый раз он возвращался через день-другой. Без всяких объяснений. И они продолжали жить вместе, словно ничего не случилось.
– Я не знаю, вернется ли Джеймс.
– А потом, после того как я вышла замуж, такие же трюки дважды выкидывал Патрис.
– Дa неужели? Вы выглядите такой счастливой парой, ты и Патрис.
Они подошли ко входу кладбища. Железные петли ворот заскрипели, когда Доминика толкнула их створку.
– Ну, возможно, все это никак не влияет на счастье или еще что-то в этом роде. Вероятно, на них погода так действует. Ведь они удирали всегда в это время года. Или, может быть, виноват этот дом.
– Почему «этот»?
– Потому что это тот самый дом, в котором мы жили. Моя семья. А затем Патрис и я.
– Ферма принадлежала вашей семье? Ты никогда об этом не говорила.
– Да, так и было. – Доминика двигалась между высокими мраморными надгробиями, пока не остановилась около голубовато-серой плиты с фотографией ее матери и отца. Она подняла кувшин с увядшими цветами, заменила их хризантемами и налила свежей воды из лейки. – Мне немного грустно, что так сложилось. Мы не могли больше оставаться здесь и продали дом одной английской семье. Они дали хорошую цену. Но я о нем жалею.
– Приходи, когда только захочешь, – выпалила Сабина и сразу же почувствовала нелепость сказанного.
Продолжая ухаживать за цветами, Доминика улыбнулась ее словам.
– Нам никогда не удалось бы навести здесь такую красоту: отремонтировать крыши, перепланировать старые комнаты, устроить бассейн… Теперь дом значительно лучше. Нас окружала только разруха.
– Как бы там ни было, – произнесла Сабина, – я не верю в дома с привидениями.
– Так же как и я. Но я верю, что люди могут оказаться призраками. – Доминика поднялась на ноги, стряхивая землю с рук. – Твой муж вернется. Они всегда так поступали и всегда будут так поступать. Так же как жара: она приходит и уходит. Но я хотела поговорить с тобой вовсе не о нем, а о твоей дочке.
– О Джесси?
– Я слегка обеспокоена. Нет, пожалуй, я сильно беспокоюсь. У нее есть тень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92