Мама может умереть? А что это значит? Куда она отправится? И я тоже умру?
Ее вопрос изменил меня. Не сразу, конечно, но постепенно, год за годом. Меня поразила острота ее мысли, ее невинное лицо и то, что, казалось бы, невинный вопрос нес в себе страшную угрозу. Не думаю, что она переживала все это так же сильно, как я. Возможно, для меня это был момент озарения. Мысль преследовала меня. И до сих пор преследует.
Воспоминания нахлынули на меня, и, глядя на ее тело, плавающее в контейнере, я понял, что и моя любовь к Симоне, и мой интерес к природе смерти родились именно тогда.
Я установил настройки на выпуск и стал ждать, когда машина выполнит свою работу. Фан заставила меня отвернуться, когда доставала обнаженное тело из контейнера. Она плотно завернула ее в одеяло. Я впервые увидел, как Симона открывает глаза. Ах, Симона!
Она огляделась с удивлением и страхом. Мы сообщили ей, кто мы такие. Мы попросили ее успокоиться и выслушать нас. Но она вся сжалась, с трудом понимая то, что мы ей рассказывали. Я старался говорить спокойно и негромко. Я не хотел ее волновать.
Но мне не удалось.
Осознание происходящего заставляло ее содрогаться.
– Мои родители умерли?
– Они не умерли, но никогда и не жили. Их просто не было.
Она восприняла действительность куда тяжелее, чем я надеялся. Возможно, это признак здоровой психики. Мне очень хотелось обнять ее, но я не хотел, чтобы мне снова разбили нос.
– У меня есть сестра? – спросила она. – А кузен в Вермонте?
– Они все – персонажи ГВР. Как Дарвин.
– А шрам, который я получила, когда задела коралл? – сказала она, поворачивая руку, чтобы взглянуть на свой локоть, и, конечно, не обнаружила его на месте.
– Нам дали запрограммированную внешность, запрограммированный голос, они совсем не наши. И даже ощущение своей личности было только наполовину наше. Но это неважно, наша старая оболочка. Теперь мы – бабочки, вылупившиеся из куколки.
– У меня психическое расстройство? – спросила она. – Мне кажется, да.
Фан вытащила успокоительное.
– На, успокойся, поможет тебе уснуть, – предложила она.
– Спасибо, я уже выспалась.
И тут полились слезы. Она обхватила себя руками и принялась оплакивать ложь.
В течение последующих нескольких часов я пытался выстроить осмысленные взаимоотношения с Симоной.
Подросток во мне уничтожен – химическим, электрическим или духовным путем? – и я должен был поддержать Симону, пройдя вместе с ней сквозь все стадии горя. Я надеялся, что в ее душе зародится мысль обо мне как о возлюбленном, тем более что Лазаря больше нет. Однако я чувствовал, что это невозможно, «даже если ты будешь последним выжившим на земле». Конечно, я не последний, но почти последний.
Нежность никогда не была моей сильной стороной. А любовь сделала неуклюжим и грубым.
Самое печальное, что я ей нравился: не Лазарь, конечно, но многие годы она считала меня своим другом. Мы были близкими людьми, и наша глубокая привязанность друг к другу была искренней. Испытывая непреодолимое желание защитить ее, помочь ей, я, жертва назойливых гормонов, смог лишь оттолкнуть ее от себя.
Хотя, может быть, я слишком строг к себе.
Я выкопал могилу позади здания. Ничего особенного. Мы предали тело земле, Симона возложила цветы на могилу, цветы, которые я собрал для нее.
Фантазия сочла церемонию странной. Она без конца хихикала.
– По-моему, она нездорова, – заметила Симона.
– Я совершенно в порядке, – запротестовала Фан. – Я здоровее всех здоровых! Я здоровее вас обоих!
Симона стала следить за приемом таблеток. Они с Фан обговорили этот вопрос без меня, и каким-то образом Симона добилась своего. Почему Фан согласилась передать все лекарства Симоне, хотя наотрез отказывалась отдать их мне? Можно только догадываться. Я был рад, что она взяла на себя заботу о здоровье, теперь я смогу сосредоточиться на первоочередной задаче.
– Кто-то убил Лазаря и пытался убить тебя. Думаешь, у нас завелся серийный убийца? – спросила Симона.
– Просто убийца, – ответил я. – У серийного убийцы должен быть мотив.
– Что ты имеешь в виду?
– Он преследует какую-то идею? Получает удовольствие от процесса, сексуальное или еще какое? Если так, то мы можем назвать его или ее серийным убийцей.
– Зачем нужно было убивать Лазаря? – продолжила Симона. – Возможно, именно здесь кроется ответ? Кроме очевидного, что это может быть?
– Это снижает шансы человечества на десять процентов.
– Больше, – вмешалась Фантазия.
Я предложил ей посчитать еще раз.
Она настаивала, что больше, потому что Лаз был, бесспорно, лучшим, самым умным. Если кто и мог победить Черную напасть, так только он.
– Тогда я – второй?
– Третий, – сказала она. – На второе место я бы поставила ее, – она кивнула в сторону Симоны.
– Я бы тоже, – согласился я.
– Зато убийца, видимо, думал иначе, – подытожила Фан.
Симона подумала и согласилась.
– Если так, то меня недооценивают уже не в первый раз. Ладно, может, вы и правы. Это рабочая версия. Итак, у кого из нас зуб на человечество? Мы ведь и сами в основном люди.
– Вряд ли, – сказала Фан.
– Да ладно, просто вырезали несколько генов. Если посмотреть на нашу ДНК…
– Симона, когда речь идет о том, люди мы или нет, «в основном» не может быть.
– Девочки, давайте не будем вдаваться в подробности. Любой из нас мог затаить неприязнь к человечеству. Любой мог быть недоволен тем, как с нами поступил Гедехтнис. Но кем надо быть, чтобы убивать людей?
Никто мне не ответил.
– Маэстро, – предложил я, недовольный их молчанием.
– Он – программа.
– Он самый современный искусственный интеллект, который…
– … Который связан условиями программы, – продолжила за меня Симона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76