В детстве мы там практически жили. Почти все наше время мы проводили в одной комнате, потом кто-то из нас решил заниматься самостоятельно. Обычно мы сидели за партами, и Маэстро учил нас отличать плохое от хорошего.
Среди прочего, конечно.
В школе сейчас никого не было, однако мне казалось, что я слышу звонок. Пора на занятия. Торопись, пора учиться.
Как я ненавидел этот идиотский звонок!
Хотя нет, это неправда. Тогда я еще не умел, ненавидеть по-настоящему. Разве что не любил опаздывать. Или отставать от программы. Я хотел быть как все, правда, хотел.
Я велел Нэнни доставить меня в класс.
Мысли шевелились, как старики, пытающиеся подняться с кресла. Я разместил в классе и остальных, вспоминая, кто где сидел: исходное положение фигур на доске.
Лазарь всегда считал себя нашим королем, поэтому обосновался за партой справа. Он выбрал место в самом дальнем углу, ведь там была мертвая точка: оттуда он мог видеть всех и вся. Я как будто вижу его: он сидит непринужденно, уверенный в себе, вяло, словно дохлую рыбу, поднимает руку. На вопросы Маэстро он отвечает спокойно, без усилий. Безупречный и безупречно вялый. Я ни разу не видел нервно бьющейся жилки на его бритой голове.
Слева от него восседала его королева, ангел с самым высоким IQ. Моя Симона. Его Симона, если по правде. Обычно они держались за руки. И сводили меня с ума. Чтобы увидеть, как она отвечает, я вытягивал шею, глядел на нее с тоской и безнадежностью. Она меня не замечала, оборачивался Лазарь, ловил мой взгляд холодными пустыми глазами.
С другой стороны от Лазаря сидел Исаак, его друг, защитник и правая рука. Номер два в клане любимчиков. Насколько я помню, он вечно что-то мастерил. Он обожал создавать что-нибудь с нуля, был постоянным участником всех ежегодных научных ярмарок. Он не был лишен артистизма, хотя и несколько странноватого, был из тех, кто, сложив оригами из долларовой бумажки, оставляет ее официанту в качестве чаевых.
За спиной у меня сидела Пандора. Время от времени Маэстро делал ей замечания, потому что она не слушала его и смотрела в окно. Когда она не отвлекалась, она изводила меня полными безысходности вздохами. С другой стороны, она всегда принимала мою сторону в ссорах с Лазарем, что было очень хорошо. Ей так же нравилась гвоздика. Я открыл для себя неповторимую привлекательность индонезийских сигарет, когда мне исполнилось десять. На переменках мы с ней курили за школой.
Слева от меня сидел классный клоун Меркуцио, вечно непричесанный, растрепанный, он чем-то был похож на льва. Что сказать про Мерка? Он из кожи вон лез, чтобы привлечь к себе внимание. Думаю, все воспринимали его шутки как способ самозащиты. («Смех? Это хвост ящерицы. Пока вы смотрите на него, я сбегаю», – сказал он мне как-то.) Он всегда оказывался в эмоциональной изоляции, зато все остальные веселились от души. По крайней мере, в те далекие времена. Надо сказать, что со временем шутки его становились все мрачнее. Он стал циничным, острым на язык. Болваны это ценили, любимчики – нет.
Слева от него сидел Тайлер, известный забияка. Вечно нарывался на драки. Но быстро мирился. Он был лучшим спортсменом среди нас, может быть, лучшим тактиком. Дайте ему цель, игру, загадку, лишь бы направить его энергию. Он был чистосердечным и безжалостно прямодушным, если хотел заполучить что-то. Наверное, лучше всего сказать: обсессивно-компульсивный.
Была у нас в классе и Маленькая мисс Популярность. Все боготворили Шампань, каждый по-своему. Симпатичная, настоящая принцесса, королева всех балов. Милая и невинная, словно чучело зверька. То же самое и в голове. Если вы человек нечестный, самонадеянный, умеете манипулировать окружающими, зачем расти? Зачем совершать что-либо? Девушка, у которой не было ни мозгов, ни мужества, мягкая, как ваниль. Я точно могу сказать, что в ней нравилось Тайлеру. Однако меня всегда тянуло только к Симоне.
Парта Фантазии не шаталась, но мы думали, что она шатается. Фантазия раскачивалась вперед-назад беспрерывно, надоедливо. Маэстро, однако (непонятно почему), с этим мирился. К тому же она все время что-то бормотала, произнося слова, приходившие ей на ум просто по ассоциации. Она говорила на неведомых языках. Мы с самого начала знали, что с ней что-то не так.
И наконец, Вашти… Я плохо помню Вашти. Она была тихоней. Просто тихоней, и все. Сдержанной, так лучше сказать. Слишком унылой.

* * *

– На этом стуле, – произнес я, усаживаясь, – сидел Габриель.
Я говорил о себе в третьем лице, ведь теперь я был уже другим, уже не был тем, прежним Габриелем. Свободу нужно завоевывать, как говорил нам Маэстро, и я заработал себе право не пользоваться этим именем, как получили мы право не носить форму, одеваться в том стиле, который больше подходил нам.
Все началось с Пандоры. Она терпеть не могла имя, данное ей при рождении, – Наоми, к десяти годам никто за пределами школы, включая ее родителей, так ее больше не называл. Только Маэстро не желал называть иначе. Как-то прямо на занятиях в классе она взорвалась. Помню ее отчаянное лицо, когда она, оттолкнув парту, выскочила из класса. Она потребовала, чтобы Эллисон перепрограммировал Маэстро, но тот отказался. Он заявил, что Маэстро достаточно разумен. Если мы чем-то недовольны, следует сказать ему напрямую.
Так мы и поступили. Однако пришлось хитрить. Первыми хитрецами были я и Лазарь.
– Разве мы не заслужили это право? – спрашивал мой соперник у Маэстро. Странный, бесстрашный ребенок мог вертеть Маэстро как хотел. – Посмотрите, как мы выросли! Какими мы стали ответственными! Ничего плохого нет в том, что мы будем называть друг друга теми именами, которые нам нравятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76