Подчеркивая красным фломастером число умерших, джентльмен старается отгонять мысли о своем собственном состоянии. Он находит, что ничем не сможет себе помочь, но, несмотря на это, вновь прикасается пальцами к шее – еще раз потрогать опухоль. Опухоль он не находит, но знает, что она есть. Врач сказал ему, что в течение года он умрет.
– Чего ты ждешь? Помилования в последнюю минуту? – эти слова произнесла женщина, тоже служащая Гедехтниса. Ее резкие интонации так же невыразительны, как и ее прическа. Вероятно, она предполагала стрижку под пажа, но парикмахер постриг ее плохо, и теперь ей приходится возиться, чтобы уложить волосы. Она служит в мюнхенском контингенте. Корпоративный штаб Гедехтниса находится в Мюнхене, и у нее неплохое положение в организации.
Южанин недолюбливает ее, и ни за что не стал бы работать вместе с ней, не будь их работа настолько важной. Ее светлые волосы и пронзительные голубые глаза делали ее похожей на ребенка с плаката арийской евгеники. Когда-то, наверное, эти голубые глаза разбивали мужские сердца, но теперь ее красота поблекла.
– Я готов к худшему. Но все равно надеюсь. Уповаю на чудо.
– Чудес не бывает. Во всяком случае, это не для тебя и, конечно, не для меня. Вообще не для нас.
– Да, не для нас, – повторил он вслед за ней, вспомнив свою жену и дочь. – Но, может быть, для всех остальных?

* * *

Я был в замешательстве. Я представил, как пузырь, какие бывают в комиксах, висит над моей головой, в нем – большой знак вопроса. На самом же деле надо мной завис мерцающий свет, всего в метре надо мной. Он попеременно мигал то красным, то зеленым. Красный-зеленый, красный-зеленый… Он был похож на раздражавших меня светляков. А может, это светляк? Крыльев не видно. Я отступил на шаг. Он двинулся за мной.
Я решил, что нахожусь под воздействием какого-то жуткого наркотика.
– Убирайся, – потребовал я. И не узнал своего голоса. Я откашлялся и повторил, отступая еще на шаг назад: – Убирайся!
Никак не ответив мне, мерцающий спрайт чуть двинулся вперед, сохраняя прежнюю дистанцию. Я снял куртку, скатал ее и швырнул в преследователя, она пролетела сквозь огонек, не нанеся ему никакого ущерба. Красный-зеленый, красный-зеленый, снова и снова, как оптическая сирена. Теперь рядом с ним возник еще один, этот мигал по-другому: желтый-синий, желтый-синий.
Я побежал.
Они тоже понеслись за мной.
Одновременно со всех сторон раздался глухой голос… то, что я услышал, понять было невозможно. Он то появлялся, то исчезал, то громче, то тише. Громче-тише, громче-тише… И говорил примерно следующее: «Экс… и… реи… анкт… ург… скриииии!»
Чепуха какая-то, подумал я.
Не знаю, как далеко я убежал. С полмили, наверное. Я старался не смотреть назад. А когда посмотрел, спрайта не было. Я остановился, пытаясь отдышаться.
– Все, хватит, – предупредил я сам не знаю кого, то ли провидение, то ли сверчков, то ли фантомов-божков, которые вернули мне власть над моим телом. Все равно никто не ответил. Плохо, что без спрайта сразу наступила темнота. Очень неприятная чернильная тьма, кажется, что вокруг враги. Луна полностью скрылась за тучами. Приближается гроза.
Чертыхаясь, я рылся в карманах. Обнаружил там зажигалку из нержавейки и полупустую пачку сигарет с гвоздикой. Запах показался мне очень знакомым, я достал одну и лизнул кончик. Сладкая. Ароматная. Хоть что-то реальное. Я зажег ее и несколько раз затянулся, пытаясь успокоиться.
«Мне нравится вкус гвоздики», – констатировал мой мозг. Ладно, теперь я хоть что-то знаю о себе, нечто реальное, и это нельзя у меня отнять. Еще несколько таких прозрений, и может появиться отправная точка.
Я немного успокоился и попытался собраться с мыслями, но воспоминания не возвращались. Итак, что я знаю? Я знаю, что я молод (1). Мне лет восемнадцать. Я студент (2) или что-то в этом роде. Значит, я должен знать немало вещей, важных вещей, причем наизусть. Что я здесь делал? Все в тумане, ничего не вспомнить.
Еще я знал, что Лазарь мертв (3).
Лазарь? Я почувствовал раздражение. Я смутно помнил, что Лазарь мне не нравился. Если честно, я просто его ненавидел. Тогда, может, и неплохо, что он умер?
Нет, плохо. И очень даже плохо.
Я погасил сигарету, вытер руки о штаны и отправился дальше. Я шел вдоль кукурузного поля, потом по пустынной дороге через лес. В качестве фонарика я использовал зажигалку. В конце концов пошел дождь, сначала мелкий, потом все сильнее и сильнее. Это напомнило мне крещение. Потом я услышал странные звуки, словно капли дождя били по кожаной одежде. Я повернулся, но не увидел ничего, кроме отблеска зажигалки.
– Кто там? – спросил я, вглядываясь в темноту. Никакого ответа. Никого здесь нет, одна параноидальная амнезия.
Я поспешил свернуть с этой дороги. Холодно, сыро, я иду, постоянно оборачиваясь, – жалкое зрелище. Я спустился с холма в узкую лощину. Сверкнула молния, и мне почему-то вспомнились католические соборы. Еще не раздался удар грома, когда я понял, что передо мной поместье из камня и витражей, прекрасное, устрашающее и… знакомое.
– Я знаю этот дом, не понимаю откуда, но знаю, – пришло мне в голову.
Ехидные горгульи взирали на меня сверху, будто я должен им деньги. Денег у меня не было вовсе, и поэтому я старался смотреть только на массивную деревянную дверь. Она была из цельного дуба с целым рядом замков с одной стороны. Над ними в мертвой точке – крошечный рельеф: Солнце и Луна в виде человеческих фигур, Гелиос, преследующий Селену. Просто украшение или этот рельеф можно как-то использовать? Замочная скважина отсутствовала, но я все равно заглянул под коврик.
– Дверь можно просто сжечь, – подумал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76