Красивая! – никакой кинозвезде не уступит, ей-богу!
Том. Твоя сестра?
Уилли. Она самая. Один наш постоялец из каждой поездки привозил ей большую красную шелковую коробку в форме сердца, а в той коробке – и шоколад ассорти, и орехи, и конфеты. Здорово?
Том. Д-да.
Карканье ворон.
Уилли. Знаешь, где теперь Элва?
Том. В Мемфисе?
Уилли. Нет.
Том. В Нью-Орлеане?
Уилли. Нет.
Том. В Сент-Луисе?
Уилли. Все равно ни за что не угадаешь!
Том. Где же она тогда?
Пауза.
Уилли (торжественно). Она в юдоли смерти.
Том. Где-где?
Уилли (взрываясь). В юдоли смерти, на кладбище, в могиле! Ты что, глухой, что ли?
Том. Ах вот оно что! Скверное дело.
Уилли. Но ты еще не знаешь всего, приятель. До чего же весело мы проводили когда-то время в этом большом желтом доме!
Том. Представляю себе!
Уилли. Музыка день и ночь, инструменты не смолкают…
Том. Инструменты? Какие?
Уилли. Пианино, виктрола, металлическая гавайская гитара. Каждый на чем-нибудь да играл. Но теперь там до ужаса тихо. Оттуда ни звука не доносится, верно?
Том. Да. В доме никто не живет?
Уилли. Никто, кроме меня. И на стене висит большое объявление.
Том. Что же там написано?
Уилли (громко, но слегка прерывающимся голосом). «Предназначено на слом».
Том. И ты все-таки живешь там?
Уилли. Угу.
Том. Что у вас стряслось? Куда же все подевались?
Уилли. Мать сбежала с тормозным кондуктором. И после этого все развалилось.
Гудок паровоза.
Гудок слышишь? Это курьерский. Ух, как несется!.. А старик мой запил.
Том. Где он сейчас?
Уилли. Исчез. Думаю, мне следовало бы заявить о нем в бюро по розыску без вести пропавших. Он именно так и поступил, когда сбежала мать. Потом мы жили вдвоем с Элвой, пока у нее не разболелись легкие. Ты Грету Гарбо видел в «Даме с камелиями»? Прошлой весной у нас в киношке крутили эту картину. Так вот, она хворала тем же, от чего умерла Элва. Больные легкие.
Том. Да ну?
Уилли. Только в кино все получилось очень красиво. Понимаешь, играли скрипки, всюду груды белых цветов, и все ее поклонники вернулись к ней. Очень трогательная сцена.
Том. Да ну?
Уилли. А вот от Элвы все поклонники сбежали.
Том. Да ну?
Уилли. Словно крысы с тонущего корабля. Это она так говорила – Элва. Непохоже было на смерть в кино.
Том. Да?
Уилли. Она спрашивает: «Где Элберт? Где Клеменс?» А их и след простыл. Я ей вру: «Они передали тебе привет. Зайдут завтра». «Где мистер Джонсон?» – спрашивает она. Джонсон – это товарный кондуктор, самый солидный наш постоялец. «Его перевели в Гренаду, – отвечаю я, – но он просит не забывать его». Но все равно она знала, что я вру.
Том. Да ну?
Уилли. «Это расплата, – частенько говорила она. – Все они бегут от меня, словно крысы с тонущего корабля». Все, кроме Сидни.
Том. А кто такой Сидни?
Уилли. А тот, что дарил ей большущие красные шелковые коробки с шоколадом «Американская красавица».
Том. Вот оно что!
Уилли. Он остался ей верен.
Том. Это хорошо.
Уилли. Но Сидни ей никогда не нравился. Элва говорила, что у него гнилые зубы и изо рта плохо пахнет.
Том. Вот тебе раз!
Уилли. Да, она умирала не так, как в кино. Когда в кино кто-нибудь умирает, обязательно играют на скрипках.
Том. А для Элвы не играли?
Уилли. Нет. Даже на виктроле не играли. В больнице сказали, что это запрещено правилами. А ведь дома она всегда пела.
Том. Кто? Элва?
Уилли. Да. Вечера она устраивала грандиозные. Вот это, например, был ее коронный номер. (Вытягивает руки и закрывает глаза, копируя экстатическую манеру профессиональных исполнительниц блюзов. Голос у нее необыкновенно высокий и чистый, тембр сдержанно взволнованный.) Только ты – звезда В небесах моих И сияешь лишь Для меня!
На мне ее платье – оно перешло ко мне по наследству. Все, что было у Элвы, теперь мое. Кроме бус. Они у нее были из чистого золота.
Том. А куда они делись?
Уилли. Она их никогда не снимала.
Том. Понятно.
Уилли. Ко мне по наследству перешли и все поклонники сестры: Элберт, Клеменс, даже товарный кондуктор.
Том. Да ну?
Уилли. Тогда они все исчезли. Боялись, наверно, как бы не пришлось потратиться. А теперь снова возвращаются – как мухи на мед. Приглашают меня по вечерам в разные места – я ведь теперь вхожу в моду. Да, да, и на вечера, и на танцы, и на все праздники железнодорожников приглашают. Вот погляди!
Том. На что глядеть?
Уилли. Как я умею танцевать. (Становится перед мальчиком в позу и делает несколько судорожных движений животом.) Том. Фрэнк Уотерс говорил, что ты…
Уилли. Что?
Том. Да ты сама знаешь.
Уилли. Что я знаю?
Том. Что ты зазвала его в дом и… танцевала там для него.
Уилли. Вот оно что!.. А Растрепке надо вымыть голову. Но я боюсь ее мыть – голова может расклеиться в том месте, где у нее был сложный перелом черепа. Вот тогда, наверно, у куколки и вытекли почти все мозги. Недаром она с тех пор ведет себя так глупо – болтает бог знает что и выходки самые невероятные.
Том. Почему ты не хочешь сделать это для меня?
Уилли. Что сделать? Заклеить тебе череп? У тебя тоже сложный перелом?
Том. Нет. Сделать то, что ты сделала для Фрэнка Уотерса.
Уилли. Потому что тогда я была одинока, а теперь нет. Можешь так и сказать Фрэнку Уотерсу. Скажи ему, что поклонники моей сестры перешли по наследству ко мне. Я бываю в обществе с мужчинами, занимающими важные должности. А небо и вправду белое. Верно? Как лист чистой бумаги. В пятом «а» мы рисовали картинки. Мисс Престон давала нам по листку чистой бумаги и говорила, чтобы мы рисовали что нам хочется.
Том. И что же ты рисовала?
Уилли. Помнится, однажды я нарисовала ей, как моего старика огрели бутылкой по голове. Мисс Престон понравилось, она и говорит:
1 2 3