– Почему ты спрашиваешь об этом звере? – спросил он.
Берлах решил, что ему не следует рассказывать о своих планах и мыслях по поводу Эменбергера.
– Я видел фотографии, – сказал он, – и подумал о том, что теперь с ним стало. Я больной человек, Гулливер, и еще долго пролежу в постели. Но от привычных мыслей трудно отделаться, и меня очень интересует, что представляет собой Неле как человек.
– Все люди одинаковы, а Неле был человек. Следовательно, Неле был, как все люди. Это силлогизм, однако это так, – отвечал гигант, оставаясь бесстрастным, но не спуская глаз с комиссара. – Я полагаю, комиссар, ты видел в «Лайфе» фотографию Неле, – продолжал он. – Это единственная фотография, которая существует. Сколько в этом прекрасном мире ни искали, больше нет ни одной. И самое плохое – это то, что на ней этого мучителя как следует не разглядишь.
– Только одна фотография, – сказал комиссар задумчиво. – Как это могло получиться?
– Дьявол опекает своих избранников лучше, чем небо своих, и соответственным образом позаботился о стечении обстоятельств, – отвечал насмешливо гигант. – Ни в списках СС, находящихся в распоряжении уголовной полиции Нюрнберга, ни в каких других Неле не значится, он не был в войсках СС. В официальных докладах эсэсовскому командованию и в приложенных к ним списках личного состава его фамилия не упомянута. Складывается такое впечатление, что даже нацисты стыдились говорить о человеке, о котором в лагерях ходили легенды.
И все же Неле был, – продолжал он, – и никто не сомневался в его существовании. Тогда рассказывали о нем в концентрационных лагерях, ни в чем не отстававших от Штутхофа, как о злом и безжалостном ангеле в этом раю судей и палачей. А когда туман стал рассеиваться, из лагеря никого не осталось, чтобы рассказать о нем. Штутхоф находился под Данцигом, и кучка выживших арестантов была расстреляна эсэсовцами до прихода русских, воздавших нашим надзирателям по заслугам. Неле среди них не было. Он успел вовремя покинуть лагерь.
– Но ведь его разыскивали, – сказал Берлах. Гигант рассмеялся.
– Кого тогда не разыскивали, Берлах? Весь немецкий народ был втянут в уголовное преступление. О Неле же никто не вспоминал, потому что о нем некому было вспомнить, его преступления остались бы неизвестными, если бы после конца войны в «Лайфе» не появилась эта фотография. Фотография врача во время мастерской операции, только с маленьким недостатком – без наркоза. Люди, как и полагается, возмутились, и его стали разыскивать. Иначе бы Неле мог свободно вернуться к гражданской жизни, превратиться в сельского врача или стать врачом какого-либо дорогого санатория.
– Каким же образом «Лайф» приобрел эту фотографию? – спросил старик.
– Очень просто. Я послал в редакцию эту фотографию, – ответил Гулливер небрежно.
Берлах приподнялся на подушках и с удивлением посмотрел ему в лицо. «Гулливер наверняка знает больше, чем полиция», – смущенно подумал он.
– Давай выпьем водки, – сказал гигант. – Стаканчик никогда не повредит. Об этом нельзя забывать, иначе на этой оставленной богом планете утратишь иллюзии вообще.
Он наполнил стаканы и воскликнул:
– Да здравствует человек! – Затем выпил и добавил: – Только как здравствует? Зачастую это так трудно…
– Не кричи, – сказал комиссар, – иначе придет дежурная сестра. Мы ведь в солидном госпитале.
– Солидность, солидность, – ответил тот, – она создала хороших медсестер и старательных палачей.
Старик подумал, что водку ему больше пить не следует, однако тоже выпил.
Комната на мгновение закрутилась, а Гулливер напомнил ему огромную летучую мышь; затем комната остановилась на месте, правда немного наклонившись.
«Что ж, с этим придется мириться», – подумал Берлах и спросил Гулливера:
– Ты знал Неле?
Великан ответил, что ему довелось познакомиться с Неле, и продолжал заниматься своей водкой. Через некоторое время он начал рассказывать.
– Это было в декабре сорок четвертого года, – сказал он, наполовину погрузившись в созерцание водки, по морям которой его боль растекалась, как масляное пятно, – когда над Сталинградом и Африкой взошло солнце надежды. И все же это были проклятые месяцы, комиссар. Я впервые готов был поклясться, что не переживу эти дни. И это произошло благодаря Неле, о судьбе которого ты так жаждешь узнать. Этот врач, осмелюсь тебе доложить, спас мне жизнь, окунув меня на дно ада, а затем вырвав оттуда за волосы. Этот метод, насколько мне известно, я выдержал единственный. Из чувства чрезмерной благодарности я не замедлил предать моего спасителя, сфотографировав его. В этом вывернутом наизнанку мире есть благодеяния, за которые можно отплатить только подлостью.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – возразил комиссар, не особенно уверенный, что на Гулливера не повлияла водка.
Гигант засмеялся и вытащил из своего сюртука вторую бутылку.
– Извини, – сказал он, – я говорю длинными фразами, но мои муки были еще длинней. Это так просто, что я хочу тебе рассказать: Неле оперировал меня. Без наркоза. Я удостоился этой неслыханной чести.
– Сатана! – воскликнул Берлах, затем еще раз в тишине госпиталя прозвучало: – Дьявол!
Он привстал и механически протянул пустой стакан чудовищу, сидевшему у его постели.
– Чтобы выслушать эту историю, нужно немного нервов, много меньше, чем ее пережить, – продолжал Гулливер напевным голосом. – Говорят, надо забыть в конце концов старое. Жестокость и садисты бывают всюду, но я не хочу забывать, потому что я все еще человек, хотя и живу в погребах вместе с крысами. Я отказываюсь провести черту между народами, говорить о плохих и хороших нациях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27