Зная, что время на пределе, он поторопился – сам сдохни, но гражданских спаси! – бодро доложить:
– Мы готовы, кэп. Врубайте программу.
Только после этого – видимо, от предельного отчаяния, – Успел воткнуть штырь и в себя. В ту же секунду пошел стандартный диагностический опрос, после которого мастер защиты перешел к специальной процедуре. Стал уточнять, кто подключен к порту – человек или компьютер. Важная проверка. Если человек – норма. Если кто-то умудрился пронести на борт и подключить компьютер – не норма. Какая может быть, к черту, норма при вероятности заражения вирусом или попытки программной атаки? Это никакая не норма. Это отбраковка контакта.
– Все ли то, что зримо мне или мнится, сон во сне? – спросил у Харднетта встроенный в программу мастера защиты генератор случайных вопросов.
Отвечать можно было что угодно. Суть ответа неважна. Тут важно не что отвечаешь, а как. Впрочем, о том как отвечать тоже не стоит задумываться. Все равно реакция на вопрос будет сугубо человеческой. Никакой нейрокомпьютер ее моделировать не умеет. Так же, как и человек не способен изобразить реакцию нейрокомпьютера. Компьютер есть компьютер. Человек есть человек. И никогда тот не станет этим, а этот – тем. Что бы они там о себе ни думали.
Для ответа Харднетт призвал на помощь библейского пророка Варуха и повторил вслед за ним:
– Завещал Бог, чтобы всякая гора высокая понизилась, а юдоль до земли поднялась, дабы шел человек твердо со славою Божьей.
– Норма, – определил анализатор.
После чего пошел для Харднетта персональный отсчет:
– Пять, четыре, три, два…
Уже на счете «три» полковник понял, что никакой он не Харднетт, что он – Лелик. Вернее, это уже Лелик понял про себя, что он Лелик. Еще вернее, ничего Лелик про Лелика не понимал. Он им был.
И он спускался по лестнице.


И он знал, что внизу, в холле стоят часы. Высокие напольные часы. Куранты. Очень старые. За последние восемьдесят лет часы ни разу не останавливались. Можно предположить, что и до этого они ни разу не останавливались. И не остановятся дальше. Главное – не сдвигать их с места.
Стена за курантами обшита дубовой панелью. А пол из плитняка так стерся от частого мытья, что кажется, будто куранты стоят на каменной платформе. А под ними, в самом низу дубовой панели, есть дырочка.
Эта дыра Лелика.
Ворота в его крепость.
Вход в его дом.
Нет, сам дом не рядом с часами. Вовсе нет. К нему ведут длинные, темные и пыльные переходы с деревянными дверцами между балками и металлическими воротцами.
Только Лелик знает дорогу к дыре под часами. Даже не дорогу, а настоящий лабиринт.
Только Лелик умеет открывать воротца. На них сложные задвижки-застежки, сделанные из заколок для волос и французских булавок, и только он знает их секрет.
А в кирпичной стене ниже уровня кухонного пола есть решетка. Сквозь нее виден сад – кусочек гравийной дорожки и клумба, где весной цветут крокусы и куда ветер приносит лепестки с цветущих деревьев.
Позднее там расцветет куст азалии, и однажды прилетят к нему огромные черные птицы. Они будут что-то клевать. Будут ухаживать друг за другом. И будут драться.
До тех пор будут драться, пока не вспугнет их проскакавший мимо забавный низкорослый конь…


Глава пятая


1

Забавный низкорослый конь, выделенный от щедрот, мистером Дахамо, настолько походил на осла-переростка, что у Влада, который ехал, чуть ли не касаясь ботинками грунта, возникло подозрение, а не осел ли это на самом деле. Но, впрочем, привередничать не приходилось. Дареному коню рост, как известно, не измеряют. А потом, пойди, разберись в местных аборигенных породах. Сказали – конь, значит, конь. Местным виднее.
Цвет шерсти у мерина был в основном гнедой. На голове темнее, на боках и спине – чуть светлее, а на животе так и вообще чисто-белый. По голове, шее и груди этой коренастой животины с грустной мордой списанного на берег матроса-пьяницы тянулись сероватые, с рыжим оттенком, полосы. А вдоль спины шла черно-бурая – одна, но зато широкая.
Удивительным (под стать тигриному окрасу) оказалось и имя коня. Звали его оригинально – Пыхмом. Оригинальность заключалась в том, что «пыхм» на муллватском означает «конь». Просто конь. Во всяком случае, именно так перевела Тыяхша. Влад поверил. Какой ей смысл врать?
Так что по-любому – все без обмана: обещали коня, выдали коня.
По характеру Пыхм оказался зверем спокойным, даже флегматичным. Тут Владу, который навыками верховой езды не обладал, повезло несказанно. Другой бы скакун его резких и неумелых движений, быть может, и не потерпел бы, а этот ничего. Признаков недовольства не выказывал, не пытался выбросить седока-неумеху из широкого, отделанного раймондием седла. Лишь мотал изумленно головой в ответ на неуместные понукания и потешно шевелил ушами.
Правда, не все было так безоблачно.
Специально скинуть седока конь не пытался – что да, то да, но только вскоре выяснилось, что ко всем своим экстерьерным «достоинствам» Пыхм еще и подслеповат. Старческий дефицит зрения он компенсировал повышенной пугливостью: натыкаясь на световые пятна, тени, камни, конь старался перепрыгнуть их или шарахался в сторону. Поэтому скучать Владу не приходилось – то и дело подскакивал в седле.
Когда землянин в очередной раз охнул и мертвой хваткой ухватился за переднюю луку, Тыяхша не выдержала:
– Ты раньше верхом когда-нибудь ездил?
– Ага, ездил, – ответил Влад. – Точней сказать, катался. На карусельных лошадках. Мама в парк водила. Сто жизней назад.
– Тогда все ясно.
Приняв более пристойную позу, Влад сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146