Они жаловались на то, что их никто не любит. А потом вдруг настал свет.
— Как вы сказали? — насторожился Гаупман. — Настал?
— Я не знаю, если честно, почему я так сказал. Настал… Понимаете. К свету подходит именно это выражение. Не включился, не зажегся. Настал. Очень яркий. Белый. Откровенный.
— Как это?
— Словно от него было невозможно спрятаться. Откровенный. Понимаете?
— Кажется да. А дальше?
— Дальше… — Липинский на мгновение замешкался. — Знаете, дальше, Самуил, я увидел нечто. Это очень трудно описать.
— На что-то похоже?
— Ни на что. И вместе с тем что-то очень знакомое. Вытянутое…
— Змея?
— Нет.
— Труба? Перо? Дерево?
— Не могу сказать.
— А цвет?
— Да. Цвет был. Золотой.
— И что же это существо делало?
— Во-первых, я не уверен, что это было существо. А во-вторых, мне кажется, что оно ждало меня. Оно обхватило меня.
— Как змея?
— Самуил, что вы зациклились на рептилиях? Оно обхватило меня, как… как облако. Понимаете? Поглотило меня, вместе с тем я оставался самим собой, хотя в этом я уже не уверен.
— И дальше?
— Оно спросило меня, готов ли я для него на все.
— На все?
— Вы слышали меня, Самуил. — Липинский начал терять терпение.
— Хорошо, хорошо. — Гаупман почувствовал раздражение пациента и решил свернуть разговор. — А потом вы проснулись?
— Да.
— Этот сон, он был один раз или?..
— Или.
— А что предшествовало ему?
— Да, собственно, как всегда. Плохое самочувствие.
— Вы о чем-то думали перед этим?
— В общем да. Я, знаете ли, всегда думаю. Только не спрашивайте о чем. Боюсь, что к иудаизму это не имеет никакого отношения.
— Как знать. — Гаупман развел руками. — В любом случае, спасибо вам за вашу откровенность. Не смею вас больше задерживать.
— Как? — Липинский даже удивился. — И все?
— А чего бы вы хотели?
— Ну, как же… Какой же это анализ? Вы должны мне рассказать что-нибудь, вроде: это все из-за того, что я в детстве видел свою маму голой, пылесосящей гостиную.
— А вы видели?
— Нет, — честно сознался Семен Маркович. — Но все психоаналитики обычно сводят сны к такой вот ерунде.
— Я же с самого начала вам сказал, что не занимаюсь психоанализом.
— Да, но зачем-то это вам нужно было.
— Хотите майсу?
— Кого?
— Такую нравоучительную историю.
— Хочу. Обожаю нравоучительные истории.
— Вот вам, пожалуйста, про сны. — Самуил Маркович поправил ермолку. — Как-то раз мне приснилось, что я охочусь на черта возле старой полуразрушенной синагоги. Этот злодей занимался тем, что похищал свитки Торы, рвал их, а из обрывков делал пакетики чая! Черт обычно был невидим, но однажды вечером, патрулируя вокруг его обиталища, я таки заметил нечистого. Он был на редкость мерзок! И я понял, что должен прибить его молотком! «Молоток! Дайте скорее молоток!» — закричал я.
— И что?
— Сильно напугал спавшую рядом жену.
— Занятно, а дальше?
— Пожалуйста. Окончательно проснувшись, я принялся анализировать видение. По Юнгу, кстати. В то время я занимался изучением Торы в колеле. И заваривал чай для учащихся. Собственно, отсюда и пакетики. Это занятие отнимало у меня минут двадцать. И я сильно переживал, что какой-нибудь кусок Талмуда будет пройден без меня. Вот что означал черт, рвущий Тору и превращающий ее в чай, — потерянное время!
Липинский рассмеялся:
— Неплохо. Но какое это имеет отношение ко мне?
— Боюсь, Семен Маркович, никакого.
— Тогда что же вас так встревожило в моих кошмарах?
— То, как вы проснулись, конечно. — Гаупман снял кипу, поцеловал ее и аккуратно сложил за пазуху.
— Не понял?
— Проснувшись, вы сказали, что видели Бога.
— Да. Так оно и было.
— Но почему вы так считаете? То есть я хочу сказать, что нужны основания для того, чтобы увидеть Бога. Нельзя просто так взять и прийти к выводу о божественности того или другого видения.
— Я понимаю, — ответил Липинский. — Но, Самуил, вы тоже согласитесь, что божественное скорее основано на ощущениях. И я чувствовал. Я понимал это, каждой, самой маленькой клеточкой своего тела. Знаете, Самуил…
Семен Маркович на мгновение запнулся, и Гаупман поторопил его:
— Что? Что?
— Знаете, Самуил, этот Бог не был добрым. Он просто требовал от меня служения…
Оба замолчали.
Глава 15
«Что есть Бог?
Не вдаваясь в детали и различия написания слов, Аллах и Яхве. Не вдаваясь в семантику и психоанализ. Не углубляясь в научные трактаты и священные книги. Что есть Бог?
Сама постановка этого вопроса свидетельствует в пользу его существования. Бездарная попытка установить в начале века научный атеизм как религию для масс потерпела крах. Человечеству нужен Бог. И оно, человечество, успешно сосуществует с ним всю свою эволюцию. И Бог сам изменяется вместе с человечеством. От Бога-Человека до Бога-Символа. И само наличие такой эволюции не означает улучшения Бога-Потомка перед Богом-Предком. Стремление Вселенной к энтропии только подтверждает этот факт, и кажущаяся сложность концепции Бога-Символа не должна нас успокаивать. Гораздо труднее оправдать, понять и принять существование Бога-Человека, реально существующего и могущественного, чем некую абстракцию, условно выраженную в каком-либо символе. Людям древности было одновременно и просто и сложно. Их Вера отталкивалась от Бога— Человека. Реального и понятного, но, вместе с тем, необъяснимо могущественного. Со времени поворота в человеческой истории, когда люди стали на путь развития науки, верить в Человека стало значительно сложнее. Где он живет? Почему молчит? Где то облако, на котором сидит седобородый старик? Мы облетели небеса, вышли за пределы атмосферы, докопались до магмы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115