– Интересно. Я вчера с отцом Федором парой слов перекинулся. Так он с вашим шаманом чуть ли не на короткой ноге. Странно…
– А чего странного? Федор он у нас прогрессивный мужик. С понятием. Для него вера – это не то, что в книжках написано, заучил и талдычь бездумно. Для него все смысл должно иметь. А если это, скажем, для жителя пустыни писано, да еще черт знает в какие дикие годы… На кой черт сибиряку эта песчаная премудрость? Библия, она ведь что из себя представляет? Свод понятий, по которым можно жить, если нет под рукой ни учителя, ни наставника. Кодекс выживания, но не личного, а, скажем так, некоего сообщества людей. Потому и не убий, и не укради… А кое-где и око за око. В нее все заложено. И духовные понятия, и чистая физиология. Ну, скажем там. – Михалыч наморщил лоб. – Если женщина нечиста, то должно ей… чего-то там… отдельно жить и питаться. Как-то так. Это ж понятно, что для пустынников писалось, у них водичка – на вес золота, а тут, понимаешь, физиология. Потому все эти предписания такие строгие и прописаны так четко. И вот какой-нибудь деятель от большого ума зазубрит эту «мудрость» и давай бубнить. А все, что не по его, то суть ересь. Федор он не такой. И слава богу. Хоть поговорить есть о чем.
– И то верно.
– А вот тот, что в шапочке черной…
– Это которому Петр говорил надеть капюшон?
– Ага. И не надел, кстати. Это Костя Егоров. Костян. Десантура бывшая. У него всегда тельняшка надета. Жара, холод – плевать. Все одно, полосатый. И берет в кармане, голубой. Обязательно. Может, увидишь еще.
– Надо же…
– Какое-то темное прошлое у него. Я не расспрашивал. Но за что-то его из армии турнули. В какой-то очередной точке горячей он то ли не сдержался, то ли еще чего. В общем, каких-то военнопленных, важных, он до штаба не довез… Скандал был громкий, кстати, оттого он все бросил и в тайгу подался. Тут у него когда-то родичи жили. А тот, что сзади, вместе с Федором, – это второй наш «силовик». Василь Кулебякин. Если бы не он, то, может быть, Кольку… Ну, помнишь, братовья нас встречали, Коля да Семен?
– Помню, как такое забыть…
– Вот, если бы не Вася, то Кольку бы медведь задрал напрочь. С тех пор у Кулебякина щека изодрана и на груди такие следочки, что в бане лучше вместе не париться, кошмары будут мучить ночью.
– Хорошенькая компания подобралась. Да плюс мы… Я прямо беспокоиться перестал.
Шедший рядом и прислушивающийся к разговору Гриша согласно что-то промычал.
– Не расслабляйтесь, – усмехнулся Михалыч. – Я вас уверяю, против нас… если кто и будет, то тоже далеко не подарки. Хотя компания действительно неплохая. Большинство неженатые. Мужики в лесу, как дома. Охотой живут… Да и возраст. Подходящий.
– Для чего?
– Для войны…
– Стой! – раскатисто крикнул Петр Фадеевич. – Привал. Не переведя духу, дальше ворот не убежишь…
Он отошел назад, прислушался и подозвал Михалыча к себе.
– Чего, Петр Фадеич?
– Догоняют нас… – пробасил тот.
– Кто? – С плеча Михалыча начала сползать винтовка.
– Да ты не волнуйся так. – Петр усмехнулся. – Не спеши, коза, все волки твои будут… Эти догонщики по твоей части. Как решишь, так и выйдет.
– Не понял…
– А смотри. – Петр указал рукой в варежке назад. Там из-за поворота дороги бодрым ходом шла женщина…
– Машка, – ахнул Михалыч. – Етить твою… Куда ж ты поперла, мать?! Ты что?… Ты?!
Тут его осенила догадка.
– С детьми что? – ахнул Михалыч.
– Да нормально все, – отмахнулась его жена. – Я их у Жуковых оставила еще на недельку. А еще я с тобой пойду.
– Чего?!
– Вопрос решенный, – рубанула Маша ладонью. – Вы и так уже половину дороги прошли. Стемнеет скоро… Ты же не отправишь жену ночью в одиночку через лес?
– Ты… Ты вообще соображаешь?! Ты ошалела совсем, женщина?! – Михалыч раскраснелся, таким его Сергей ни разу не видел. – Детей сиротами оставишь!
Его крики разносились далеко по заснеженному лесу. Гриша с интересом наблюдал скандал, остальные мужики отводили глаза и отходили подальше.
– Машка если чего в голову вобьет… – пробормотал Петр Фадеевич, тихо улыбаясь. – Жена не сапог, с ноги не скинешь.
– Не кричи, – оборвала Маша своего мужа. – Я с вами пойду. Лишней не буду. Как стреляю, сам знаешь. А если что, то я себе всю жизнь не прощу, что ты без меня… В общем, решено.
Она обошла Михалыча и заняла свое место в колонне.
– Ну, без жены, как без шапки, – решил Петр Фадеевич. – Чего расселись! Двигать пора!
– Едрит твою налево… – вздохнул Михалыч. – Вот уж не было печали…
– Да ладно. – Сергей ткнул его в плечо. – Уж как-нибудь убережем.
Михалыч ничего не ответил. Только еще раз вздохнул.

71.

– Вилки, – сказал Петр Фадеевич и махнул рукой куда-то вперед.
Обалдевший от бесконечной дороги Сергей, замерзший, согревшийся и снова замерзший, окончательно переставший чувствовать ноги, поднял слезящиеся глаза.
За последние километры он перестал разговаривать, отвечал на вопросы односложно, в основном просто мычал, давая понять, что живой и все еще может идти. Сначала болели ноги, потом спина, потом все тело, а через некоторое время болевые ощущения пропали. Вместе с остальными ощущениями. То, что называется: ни ног, ни рук… В нашем случае еще и «ни спины».
Но он все-таки дошел.
– Вилки…
Мужики остановились, кто-то тяжело дышал, кто-то, наоборот, спокойно осматривался. Последний километр шли в гору. Вилки, старая, шут знает какого года крепость, стояла на большой пологой возвышенности. Эдакий титанический холм, поросший лесом.
– Ее еще Ермак строил! – гордо заявил Петр Фадеевич.
– Да ладно… – отмахнулся отец Федор. – Ермака в этих краях и не было совсем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120