— Вот, я принес тебе чашечку славного горячего чаю. — Пресвел поставил лампу на свободный уголок стола и небрежно сгреб в сторону груду бумаг. Серима спрятала усмешку. Она-то знала, что на самом деле этот небрежный жест хорошо рассчитан. Помощник ни за что на свете не стал бы путать ее бумаги. Когда она опять вернется к работе, все эти документы будут лежать в том же порядке.
— Пей, госпожа, покуда чай горячий, хотя удивительно, как он до сих пор не остыл на этих-то сквозняках! — Пресвел с торжественным видом поставил чашку на освободившееся место. — Бьюсь об заклад, что у тебя сейчас голова раскалывается от адской боли, — и так тебе и надо, нечего работать днями напролет, не щадя себя. Я же тебе тысячу раз говорил, что иногда нужно и отдыхать…
Приговаривая, Пресвел расхаживал по комнате, зажигал масляные лампы и свечи в бронзовых подсвечниках — и все это время ворчал не переставая. Серима не прерывала этот бесконечный поток слов: голос Пресвела разгонял затхлую тишину ее кабинета так же весело и беспощадно, как золотистое пламя свеч разгоняло вечерний сумрак.
Вскоре помощник ушел — как раз тогда, когда явилась раздуть пламя в угасающем очаге Марута, старая экономка Серимы. Едва шагнув на порог, старуха открыла было рот, чтобы сделать выговор Серимее, но Пресвел одним взглядом заставил ее замолчать.
— Все в порядке, Марута, — сказал он, — можешь не трудиться. Мы с госпожой уже подробно обсудили и работу на износ, и порчу глаз.
Марута метнула ему в спину ненавидящий взгляд и присела на корточки у очага, ворча себе под нос что-то о заносчивых умниках. Серима с наслаждением отхлебнула горячего чаю — и впрямь горячий, что бы там Пресвел ни бурчал о сквозняках! — и притворилась, что не слышит старухиной воркотни. Потом с хрустом потянулась, заведя руки за голову и оттопырив локти, чтобы размять затекшие до боли плечи и шею. Болели глаза, натруженные долгим чтением в сумерках, и Серима в который раз призналась себе, что Пресвел прав. И так уже далекие предметы расплываются перед глазами — если так пойдет и дальше, она совершенно испортит себе зрение. Надо расслабиться и хоть немного отдохнуть — позабыть хоть на время о своих заботах…
Отдых, само собой, оказался недолгим. Старая экономка давно уже изнывала от желания высказаться. Повозившись с очагом, она подняла голову и обратилась к Серимее раздражающе фамильярным тоном старинной служанки, которая знает свою хозяйку с пеленок:
— Да не выходи ты так из себя из-за этих дурацких дождей! Злостью все одно делу не поможешь.
— Надо же, какая проницательная! — ядовито огрызнулась Серима. — Может, дашь мне практический совет, как сохранить душевное спокойствие?
Лишившись вначале матери, а затем и отца, Серима в своем одиночестве поначалу воспринимала воркотню старой экономки так же снисходительно, как излишнюю заботливость Пресвела. Однако с тех пор, как она стала главой Торговой Ассамблеи и приступила к своим новым обязанностям, постоянная фамильярность Маруты начала ее раздражать.
Толстая седовласая старуха, кряхтя, поднялась на ноги.
— И нечего на меня огрызаться! — отдуваясь, заметила она. — Не я же испортила тебе настроение!
— Во всяком случае, ты его и не улучшаешь! — отрезала Серима. — Ради всего святого, Марута, убирайся вон и займись чем-нибудь полезным!
— Ох-ох, прошу прощения, леди Серима! — фыркнула экономка. Когда она с оскорбленным видом удалилась, все еще ворча что-то себе под нос, Серима пересела в удобное кресло у очага и закрыла лицо руками, вновь предавшись размышлениям о своих заботах. Как бы тщательно и часто ни проверяла она счета и отчеты, результат неизменно выходил один. Торговля приходит в упадок, и если только какое-нибудь чудо вскоре не прекратит убийственные дожди, вся коммерческая система Каллисиоры, которая создавалась и сохранялась столетиями, рухнет окончательно.
— А когда прекратится движение товаров по стране, в дело двинутся армии, — вполголоса пробормотала Серима. По спине пробежал ледяной ручеек страха. Ее ждет не только разорение — распад и гибель всей Каллисиоры.
Марута постучала в дверь кабинета — нарочито громко, словно давая понять, что намерена дуться до утра, а то и до конца недели.
— Вас, леди, хочет видеть какая-то женщина. Кто такая, не говорит, и вся закутана в черный плащ, так что и лица не видно. Разговор у нее, правда, не простецкий, и она говорит, что это-де вопрос жизни и смерти. Мне привести ее или пускай Пресвел вытолкает ее взашей? Ежели хотите знать мое мнение…
— Твоего мнения никто не спрашивает!
К ужасу своему, Серима поняла, что визжит, как базарная торговка. «Нет, право, — подумала она, — Маруте давно пора удалиться от дел. Тогда я могла бы нанять новую экономку, которая будет относиться ко мне более почтительно». Серима сделала глубокий вдох, стараясь сосредоточиться на деле. Посетитель в такой поздний час вряд ли придет из-за пустяка.
В ней проснулось любопытство.
— Я приму эту женщину, Марута. Куда ты ее проводила — в гостиную? Очень хорошо, но все же кликни Пресвела, и пускай на всякий случай постоит за дверью. Если что не так, я позову.
Притворившись, что не заметила неприязненного взгляда экономки, Серима застегнула ворот коричневого бархатного платья — она расстегнула ворот, увлекшись работой, — и проворно зашагала к лестнице.
Почему-то ей казалось, что загадочная гостья должна быть выше ростом. Серима шагнула в гостиную — и остановилась в дверном проеме, опираясь рукой о косяк. Отчего-то ее охватила оторопь при виде коренастой фигурки, закутанной, к вящему удивлению Серимы, в чересчур просторный и длинный солдатский плащ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151