Что это со мной ? Я схожу с ума ?
Заваль мысленно отшатнулся от такого кошмара. С самых первых дней своего призвания Заваль, всегда отстраненный и сдержанный, как во второе одеяние иерарха, был облачен в одиночество, но никогда за все тридцать пять лет своей жизни не чувствовал он себя таким одиноким, отрезанным ото всех — таким уязвимым. Стены строго обставленного покоя тюрьмой смыкались вокруг него — непроницаемая каменная ограда, отделяющая его ото всех людей, от жизни края, которым он правит. Заваль почти утратил власть над собой. Еще немного — и он сорвется.
Во всем виноват он.
Один лишь раз, темной ночью три года назад, воля Заваля, обычно столь крепкая, дрогнула и предала его, уступив соблазну. И вот результат. За его слабость Мириаль карает всю Каллисиору. Как может человек нести бремя такой вины — и остаться жить?
Он — иерарх, король-жрец, правящий именем Мириаля. Что, если гнев Мириаля вызвал не весь народ, а он один? Этого Заваль страшился больше всего. Быть живым представителем бога ох как непросто, и Заваль обманул чаяния своего народа. Даже еда на столе подчеркивала его вину. Как иерарха, его всегда снабжали лучшим — как бы скудны ни были городские закрома и как бы ни голодал простой люд.
Губы Заваля презрительно скривились — он, что много лет назад поклялся превращать вожделения своего тела в чистую, незамутненную любовь к своему Богу, проклинал себя за слабость. Несмотря на все зароки, он сдался, уступил желаниям своего тела. Лишь единожды утолил он плотскую жажду — но и одного раза оказалось довольно.
Тревожные мысли звали действовать. Заваль проскочил в двери, отбросив с пути тяжелые портьеры, и взлетел по нескольким ступеням в спальню. Стены коридора не прикрывали шпалеры, и от холода, что шел от голого камня, у иерарха захватило дух. В спальне царило блаженное тепло; Заваль обрадовался, увидев, что слуги разожгли огонь. К счастью, горы, богатствами которых богател и город, давали ему не только сокровища, но и отличный уголь — так что сейчас, когда дождь лил не прекращаясь, камины в покоях иерарха могли гореть постоянно. Мощная Базилика — одновременно Храм Мириаля и жилище иерарха — была искусно вырублена прямо в толще Священной скалы. Жизнь внутри горы, как давным-давно обнаружил Заваль, была достаточно неудобна.
Заваль прошел мимо камина, не ответив на его призыв постоять и понежиться в жаркой пляске огненных языков. Отперев полированный деревянный кабинет, что стоял в углу у стены, он достал маску мягкой черной кожи, совершенно скрывшую верхнюю половину его лица. Иерарх посмотрелся в зеркало. Лишь волосы его — прямые, по плечи, с прядями, цвет которых менялся от темно-каштанового до светлого, — остались прежними. Резкие, аскетические черты его лица исчезли, угловатость смягчилась, сглаженная маской. Глаза, темные, настороженные и безразличные, как всегда, наблюдали за ним сквозь прорези в маске с обычным холодным любопытством. Только рот выдавал таящуюся в самых глубинах его души чувственность.
При взгляде на таинственную фигуру по ту сторону стекла Заваль, как и раньше, ощутил дрожь полувины, полувосторга. Иерарх Каллисиоры исчез, став таинственным незнакомцем, не ведомым никому чужаком, которому были доступны такие дела, похождения и наслаждения, о каких иерарх и помыслить себе позволить не мог. Надвинув маску, он словно бы заслонился от долга, что проклятием висел над ним всю жизнь, преследуя его с раздражающей настойчивостью хнычущего ребенка. Заваль-иерарх стал человеком Завалем…
Губы Заваля скривились от презрения — к себе. Именно в этой маске однажды он нарушил свои зароки и предал Бога. В этом обличье он спускался в Нижний Город провести ночь беспутств и разгула среди кабацкого отребья и шлюх. Он знал, что со временем должен будет заплатить за падение, — и вот наконец час расплаты пришел. Завтра его привяжут к столбу и будут поджаривать на костре, покуда крики его не стихнут, плоть не обуглится на костях, а душа не воспарит среди огня и дыма к престолу Мириаля — посоветоваться с Ним и спасти всех этих проклятых девок и им подобных. Заваль так сжал кулаки, что ногти вонзились в ладони — у него тряслись руки. О Боже, Боже мой, мне страшно, я не хочу умирать…
Звук шагов на ступенях башни и громкий, резкий стук в дверь вывели его из задумчивости. Заваль вздрогнул и, сорвав маску, словно она обжигала его, поспешно запихал ее в карман. Страх и вина обратились в гнев. Эти покои принадлежали только ему, в них он мог хоть на время освобождаться от своей роли. Ни один слуга, если только его не вызывали специально, не смел тревожить его здесь; а значит, незваной гостьей могла быть только она — суффраган Гиларра, его заместитель и помощница.
— Заваль! Ты здесь? — Низкий грудной голос Гиларры после долгого подъема слегка дрожал.
Иерарх Заваль снова взял верх, Заваль-человек отступил. Он выпрямился, разгладил смятые полы долгих черных одежд. Усилием воли вернул чертам бесстрастие маски, скрыв за ним сомнения и страх — и вину, что вечно терзала его, точно дым погребального костра. Быстро, словно, торопясь, мог бежать от угрызений совести, он прошел холодным коридором назад, в главный покой, и с такой силой распахнул дверь, что она ударилась о стену.
— Надеюсь, твои вести стоят того, чтобы вторгаться сюда! — вместо приветствия рявкнул он.
Гиларра, маленькая, кругленькая и просто одетая — ее единственным украшением были густые, темные, сбрызнутые сединой волосы, что струящимся плащом ниспадали ей на спину, — с выражением мученицы возвела глаза к потолку.
— Должны стоить, если заставили меня взойти по этим проклятым ступеням, — выдохнула она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151