Старуха, похоже, действительно слепая, раз не убежала, как остальные нищие. Но тогда как же она узнала, что перед ней — женщина?
Старуха остановилась, освещенная фонарем, висевшим на углу. Женщина в черном плаще подошла к ней вплотную — и протянула руку. Гринц так и ахнул. Повезло же старой ведьме! А он-то, дурак, чего испугался? Упустить такую возможность!.. Но долго расстраиваться ему не пришлось: в руке высокой женщины что-то блеснуло, и старуха нищенка как подкошенная рухнула на мостовую. Послышался негромкий смех, от которого Гринца передернуло, и фигура в черном скрылась за углом.
Но скоро Гринц пришел в себя и осмелился выйти из своего укрытия. Нищенка по-прежнему валялась посреди улицы. Зверский холод и боязнь за щенка подгоняли мальчонку, но, чтобы добраться до своего окна, Гринц неминуемо должен пройти мимо тела слепой старухи. «Я побегу, — решил Гринц. — Я побегу и не стану смотреть на старуху, нельзя туда смотреть…»
И все же он не смог удержаться и взглянул. Словно чья-то невидимая рука повернула его голову, но потом он всю жизнь жалел о своем любопытстве. Старуха лежала на мостовой вверх лицом, и на нем застыло выражение смертельного ужаса, а на лбу ее, словно клеймо, горел серебристый отпечаток человеческой ладони. Гринц оцепенел от страха, не в силах оторвать глаз от жуткого зрелища.
Придя в себя, он без оглядки кинулся прочь, к своей каморке в Пассаже. Он даже не заметил, как влез в окно и спрыгнул на пол. Выудив щенка из корзинки, он судорожно прижал его к себе и сразу же забрался в постель, кусая губы, чтобы не заплакать. Как хорошо, что у него есть Воин! Не будь щенка, Гринц, кажется, никогда больше не осмелился бы выйти на улицу.
* * *
По ночам Нексис, как обычно, принадлежал нищим, проституткам, грабителям и прочему сброду, но Элизеф шла по темным улицам без опаски. Хотя лицо ее трудно было разглядеть под низким капюшоном, ореол власти и опасной силы, окружающий колдунью, мог отпугнуть любого. Лишь один человек осмелился приблизиться к ней, и то это была слепая старуха. Элизеф почти брезгливо отняла жизнь у старой нищенки, чтобы усилить таким образом свою колдовскую власть. К удивлению колдуньи, жизненная сила даже столь немощного существа опьянила ее подобно крепкому вину и принесла с собой чувство бодрости и душевной и телесной крепости. Только теперь Элизеф наконец поняла, почему Миафан так пристрастился к человеческим жертвам. Ну что ж, век живи — век учись, подумала колдунья. Этим, конечно, стоит заняться, но не сейчас. Сейчас у Элизеф были другие дела, и она уже почти дошла до нужного дома, который нашла, глядя в магический кристалл.
* * *
Берн починил пол и крышу пекарни, побелил стены. Он усердно трудился, чтобы привести свое заведение в порядок, и ему это удалось во всем, кроме самого главного: выпекать хлеб по-прежнему было нельзя по одной простой причине: во всем Нексисе невозможно было достать муки ни за какие деньги…
Этой ночью пекарь, как обычно, одолеваемый бессонницей, сидел за бутылкой в нижней комнате (которая, собственно, и была пекарней) у старой печки. Каждый день он разжигал огонь в обеих печах — ив старой, и в новой, которая была побольше. Он соорудил ее вскоре после гибели Торла, его отца, когда дело наконец-то перешло к Берну. Огонь, горевший в печах, согревал тело молодого пекаря, но не его душу. Он не мог отделаться от скверного чувства человека, потерпевшего поражение. В свое время Берн выдал повстанцев и убил отца, чтобы завладеть пекарней, и что же? Запасы муки и дрожжей иссякли за время этой бесконечной зимы, а девушка, на которой он хотел жениться, черноволосая дочка овдовевшего портного, жившая по соседству, бросила Берна, не в силах больше сносить его тяжелый нрав и злобные выходки. Берн выругался вслух. Какая несправедливость!
Занятый своими мыслями, Берн незаметно для себя задремал и очнулся от того, что услышал, как хлопнула дверь. Он вскочил и снова хотел выругаться, но замер в изумлении. Перед ним стояла фигура в черном плаще, но лицо ее скрывал низко надвинутый капюшон. Пекарь потянулся за кочергой, лежащей у печки, но рука его застыла в воздухе. Не говоря ни слова, ночной гость откинул капюшон, и, увидев его лицо, пекарь вскрикнул и упал на колени. Он узнал мага Погоды Элизеф.
Она засмеялась.
— Да, смертный, это я. Неужели после того, как ты тогда прибежал в Академию, чтобы предать своего отца, ты думал, что больше не увидишь меня?
Берн, который вовсе ни о чем таком не думал, испуганно молчал. Колдунья снова засмеялась и, не обращая на него внимания, взяла стул и уселась перед печкой.
— Разве ты, пекарь, настолько обнищал, что тебе нечем угостить свою гостью? — резко спросила она.
— Прости меня, высокочтимая госпожа! — опомнился Берн и поспешно бросился за хрустальным бокалом и бутылкой хорошего вина (большая редкость в эти трудные времена). Водрузив это все на столик, он налил вина страшной гостье, которая тем временем грела у огня свои изящные белые ручки. Сам хозяин взял свою пузатую кружку с отвратительным крепким пойлом, в котором топил свою печаль, и уселся на второй стул, ежась под холодным взглядом колдуньи. Милостивые боги, что ей от него понадобилось? Чем он может угодить ей?
Элизеф искоса поглядывала на перепуганного пекаря, но молчала. Наконец решив, что его любопытство и страх достигли предела, она заговорила:
— Смертный, однажды ты оказал ценную услугу Волшебному Народу, указав местонахождение мятежников, эти язвы на теле нашего города. Такая преданность заслуживает высокой награды, но сейчас я вновь рассчитываю на твою помощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124