И перед тем как умереть, он хотел в последний раз повидаться со своим отцом.
- И что?
- Все это было в газетах. И по телевизору, - шепотом объяснила Маруха. - Нечто вроде национальной «мыльной оперы». Роландо позволяли смотреть эти ток-шоу. Он видел сына, который умолял, чтобы отца отпустили.
Джоанна попыталась представить, что значило для отца наблюдать по телевизору, как умирает его сын, но ей сделалось слишком больно.
- Люди стали предлагать себя. Как это вы говорите... los famosos. Политики, актеры, футболисты. Просили: возьмите нас, а Роландо пусть побудет с сыном. Мальчику оставалось жить несколько месяцев.
- И что?
Маруха покачала головой. Глаза Джоанны привыкли к темноте, и она различила движение ее острого подбородка.
- Ничего.
- А мальчик?
- Умер.
- Ох!
- Роландо следил за его похоронами по телевизору.
Джоанна поняла, что плачет, только когда почувствовала, что матрац намок под ее щекой. Обычно она не давала воли слезам - может быть, оттого, что большую часть рабочего дня успокаивала других и втайне возмущалась публичными проявлениями слабости. А вот теперь подумала, насколько это ужасно и одновременно прекрасно - плакать. Она вдруг почувствовала себя человеком, потому что, как оказалось, не потеряла способности сочувствовать чужой трагедии, в то время как переживала свою собственную.
- И как долго находится здесь этот Роландо? - спросила она.
- Пять лет.
- Пять лет?
Это казалось чем-то совершенно невозможным, вроде рассказов о людях, которые десятилетиями живут в коме, в состоянии приостановленного существования.
- Когда сын умер, Роландо совершенно обозлился. Больше никого не слушал. Только огрызался. - Маруха говорила, как ребенок, ябедничающий на сверстника, и Джоанна подумала, что из-за непослушания Роландо им с Беатрис здорово досталось. - Он убегал, - шептала Маруха, - но его, конечно, поймали.
«Убегал». При этом слове сердце Джоанны подпрыгнуло. Какое загадочное, необычное понятие!
Убежать! Неужели это возможно?
Послышались новые удары и крики, словно кто-то колотился в стену. Джоанна закрыла глаза, стараясь не думать о том, что происходило по соседству.
«Роландо привязывают к кровати», - объяснила Маруха.
А Джоанна в это время воображала, каково это - убежать: ощущать ветер в спину, аромат земли и цветов и счастливое головокружение от того, что с каждым шагом ты оказываешься все дальше и дальше отсюда. И такой это был волшебный сон, что она совершенно забыла, что здесь оставался еще кое-кто.
Джоэль.
Ее дочь по-прежнему оставалась у них.
Фантазия улетучилась - пууф! Остались одна только боль в груди и пустота, как всегда бывает, когда рассыпаются надежды.
Постепенно шлепки стихли, хлопнула дверь.
Но Джоанна никак не могла уснуть. Маруха и Беатрис засопели, а она так и лежала с открытыми глазами. Через несколько часов наступит утро, Галина принесет Джоэль, и они вместе станут ее кормить и перепеленывать.
Вот за это стоило держаться. Даже в таком месте, как эта комната на ферме, где они спят втроем на одном матраце, а за стеной лежит связанный, словно скотина, человек.
В конце концов Джоанна задремала. А проснулась, как ей показалось, всего через минуту, разбуженная кукареканьем ненормального петуха, который вопил и днем и ночью.
* * *
Джоэль стала кашлять.
Когда Джоанна приняла ее на руки, маленькое тельце содрогалось от спазмов.
- Обыкновенная простуда, - успокоила Джоанну Галина.
Но когда Джоанна попыталась накормить девочку, та оттолкнула резиновую соску. Через несколько минут Джоанна сделала новую попытку. Джоэль опять отказалась есть. И сильнее закашлялась. При каждом спазме ее бездонные черные глаза широко распахивались, словно болезнь ее сильно удивляла и раздражала. Джоанна прижалась губами к лобику дочери - она видела, что ее подруги поступали так со своими детьми.
- Галина, она горячая.
Няня просунула руку под майку пощупать грудку, затем приложила щеку ко лбу.
- Да, лихорадка, - подтвердила она.
У Джоанны сжалось сердце. «Самое страшное, - подумала она, - бояться не за себя, а за ребенка».
- Что же делать?
Они находились в крохотной комнатушке, куда Галина приводила Джоанну на время кормления. Четыре белые стены и едва заметный след от распятия, которое некогда висело над дверью. Джоанна ходила без маски. Это устраивало обеих женщин, но поначалу сильно испугало Джоанну, как знак того, что она здесь надолго и нет необходимости играть с ней в прятки.
Галина дотронулась до лба Джоэль и, словно что-то на нем прочитав, поднялась и вышла.
- Подожди.
Она вернулась с каким-то предметом в руке. Волшебная палочка?
Нет, термометр, тот самый, который она купила для Джоэль в Боготе. Джоанна наблюдала, как Галина распеленала девочку, сняла с нее потертые красные рейтузики, положила ее животом на колени матери и велела не шевелиться. Когда няня ввела градусник и столбик ртути пополз вверх, Джоанну невольно охватил страх. Термометр показал сто четыре градуса.
- Заболела, - произнесла она. Температура оказалась слишком высокой для обычной детской лихорадки.
- Ее надо протереть чем-то влажным, - предложила няня.
- Аспирин, - заволновалась Джоанна. - У вас есть детский аспирин?
Галина посмотрела на нее так, будто она спросила, нет ли у них ди-ви-ди или массажного салона. В этой Богом забытой сельской местности охранники расслаблялись, смотрели телевизор и не слишком усердствовали, пресекая разговоры узниц. Потому что отсюда было очень далеко до ближайшей аптеки. И до патрулей из USDF - тоже.
И то, что у ее дочери такая высокая температура, не имело никакого значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91