Одна или с Себастьяном, она поднималась по этим потемневшим от времени дубовым ступенькам (их было ровно пять), всегда прямая, всегда безупречно одетая, всегда спокойная. Это спокойствие действовало на Роксану особенно сильно, поэтому каждый раз, завидев Синтию, она спешила укрыться за книгой или газетой, которую брала с собой для маскировки. Ах, если бы так же легко она могла спрятаться от собственной совести, которая продолжала нещадно обличать ее! Особенно страдала Роксана, когда Синтия выходила не одна, а с Себастьяном – невинным маленьким Себастьяном, одетым в голубую матросскую курточку и подстриженным под Кристофера Робина.
Но и из-за газеты Роксана продолжала наблюдать за Синтией, жадно впитывая каждую деталь ее гардероба, каждый жест, каждую особенность прически или макияжа. Ведь эта элегантная, как манекен, и такая же бездушная женщина была его женой, а она, Роксана, только любовницей.
Всего-навсего любовницей…
В первое время Роксана чувствовала волнение и азарт от этой слежки, которая давала ей ощущение превосходства, почти что власти над Синтией. Однако скоро эти чувства сменились растерянностью, депрессией, ощущением безнадежности и безысходности. Роксана словно уперлась в тупик, но не приходить к этому дому она уже не могла. Эта коричневая входная дверь тянула ее к себе, словно магнит, словно свеча, которая приманивает из мрака тысячи крохотных мотыльков, чтобы спалить им крылья, обжечь их тела.
Ее игра в шпионов продолжалась довольно долго – до того дня, когда Ральф, сойдя с крыльца с коробкой книг под мышкой, вдруг бросил взгляд в сторону сквера и заметил ее. Чувствуя, как отчаянно стучит в груди сердце, Роксана опустила голову как можно ниже, молясь про себя, чтобы он не выдал ее ни жестом, ни взглядом.
Ральф оправдал ее надежды. Он отвернулся и не спеша двинулся вдоль тротуара, прижимая к себе коробку. Он вел себя так, словно ничего не случилось, но зато вечером, когда они разговаривали по телефону, он метал громы и молнии, да такие, что Роксана не на шутку испугалась. Сначала она спорила с ним, потом умоляла, потом – просила прощения и наконец пообещала никогда больше не приходить в сквер к его дому.
Она сдержала слово и только теперь нарушила данное когда-то обещание. Теперь Роксане было наплевать, кто может ее увидеть. Она хотела, чтобы ее увидели! Роксана готова была сидеть здесь голой, но с горечью сознавала, что теперь это не имело никакого значения. В окнах дома напротив не было света, шторы были плотно задернуты, ставни на первом этаже закрыты. Дом был пуст. Синтия уже давно не жила здесь – года два назад она переехала в загородную усадьбу и наведывалась в Лондон, только когда в «Харродзе» бывала распродажа. Разумеется, Себастьян тоже жил за городом – катался на своем пони по окрестным полям и лесам и был глубоко и безмятежно счастлив, как могут быть счастливы только дети.
А теперь и Ральф тоже уехал туда, к ним, променяв Роксану на прелести деревенской жизни с семьей, состоявшей на данный момент из нелюбимой жены, любимого сына и полудюжины кошек, которых он благодушно терпел…
Достав сигареты и зажигалку, Роксана закурила и тут же закашлялась, поперхнувшись дымом. На глазах у нее выступили слезы, но она не плакала. Роксана поклялась себе, что больше не будет плакать из-за него. Хватит с нее погубленной косметики, хватит покрасневших глаз и опухших век!
Но это обещание она дала себе только вчера. До этого Роксана две недели сидела дома, пила водку, глядела в окно – и плакала. Иногда она садилась рядом с автоответчиком, нажимала на кнопку и слушала голоса людей, которые были ей неинтересны и безразличны. Сообщения накапливались на кассете, как дохлые мухи между рамами – скучные, бесполезные, пустые,– и только одно из них заставило Роксану вздрогнуть от боли. Звонил Джастин, чтобы пригласить Роксану на прощальную вечеринку, посвященную проводам Ральфа. «Он и в самом деле уходит,– подумала она, не замечая хлынувших из глаз слез.– Уходит от всех и от меня!»
Много раз звонили Мэгги и Кэндис, и Роксана не раз порывалась перезвонить им. Из всех людей только с ними она могла бы говорить сейчас. Как-то Роксана даже сняла трубку и начала набирать номер Кэндис, но передумала, потому что не ручалась за себя. Что, если выдержка изменит ей и, задыхаясь от рыданий, она начнет выпаливать одну свою тайну за другой? Нет, гораздо проще не звонить – и ничего не говорить. Никому. Даром, что ли, она молчала целых шесть лет?
Подруги наверняка решили, что она снова уехала в командировку. «Или, может быть, ты сейчас блаженствуешь где-нибудь в роскошном отеле со своим Мистером Женатиком? – спрашивала ее Мэгги в одном из записанных сообщений, и Роксана едва не разрыдалась.– Но ведь к первому числу ты вернешься? Мы будем ждать тебя в "Манхэттене". Только попробуй не прийти!»
Поеживаясь от вечерней прохлады, Роксана посмотрела на часы. Было как раз первое число; через полчаса Мэгги и Кэндис будут в баре. И Роксане неожиданно захотелось увидеть их – двух самых дорогих, самых близких людей. Кроме них, на данный момент у нее не было никого в целом мире.
Затушив сигарету, Роксана встала и, уже не скрываясь, окинула дом Ральфа Оллсопа презрительным взглядом.
– Ну и черт с тобой! – сказала она вслух.– Можешь убираться на все четыре стороны!
Потом Роксана повернулась и зашагала по тротуару прочь, вызывающе громко стуча каблучками по мокрому асфальту.

Откинувшись на спинку кресла, Ральф повернулся к окну. Оно было зашторено, но между портьерами оставалась достаточно широкая щель, сквозь которую виднелась часть сквера перед фасадом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112