Тот, проявив неожиданную прыть, ловко поймал ее одной
рукой, сразу же крепко зажав в кулаке.
- Вернешь, когда приведем назад твоего ишака! - предупредил Иуда
и, не оглядываясь, так как знал, теперь не поднимут шум, что у
них украли ослицу, поплелся в гору, к Равви.
Тот удивленно спросил, почему привели только ослицу, не взяв
осленка, - получалось не совсем по пророчеству Захарии.
Кананит, глядя в сторону, процедил сквозь зубы, что был уверен -
осленка приведет Иуда. А тот, все еще подсчитывая в уме, сколько
удалось бы купить оружия на святилищный сикль, а оттого
раздраженный, полюбопытствовал язвительно у Равви, как это,
интересно бы посмотреть, собирается он ехать одновременно и на
ослице, и на сыне ее подъяремном?
Равви вспыхнул, но через мгновенье улыбнулся, фыркнул: а в самом
деле, как?
Обрадованные, что он повеселел, назареи оживились, засуетились.
Иоанн Заведеев проворно сдернул с себя синий плащ-симлу и резво
набросил его на ослицу. За ним, опережая друг друга, поспешили
возложить на нее свои верхние одеяния и брат его Иаков, и
Нафанаил с Филиппом, и Фаддей, и Фома, и даже степенный бывший
мытарь Левий Матфей. А Симон Кифа, выхватив спрятанный под
плащом меч, тяжело подбежал к низенькой пальме-подростку и
принялся размашисто срубать ее длинные листья, отбрасывая их за
спину.
Иуда и Кананит подхватили с двух сторон Равви. Взметнув,
водрузили его на пышную груду пестрого тряпья, почти скрывшего
ослицу.
И, окружив Равви, ликующе взмахивая пальмовыми листьями, назареи
стали спускаться по белой пыльной тропе, под белым раскаленным
небом к Овчим воротам в пока еще далекой, отделенной Кедронской
долиной, но выглядевшей все равно грозно городской стене...
Иуда набрал полные легкие воздуха, отчего широкая грудь
вздыбилась. Задержал дыхание, пристально глядя перед собой.
Забыв, что находится в Храме, выплюнул далеко вперед изжеванную
в кашицу зубочистку - шип терновника. И с шумом выдохнул. Закрыл
глаза. Лицо окаменело, плотно сжатые губы отвердели.
...Вчера, когда Равви вышел из Храма, не возвестив людям о своем
явлении, никем не замеченный, неотличимый от прочих, вид у него
был подавленный.
- Горе, горе Иерушалаиму, - негромко и скорбно предрек он,
подойдя к Иуде. Не удивился, что тот еще здесь, что повел ослицу
к хозяину. Казалось, углубленный в свои думы, он вообще никого и
ничего не замечает. - Горе городу сему, горе народу его, -
повторил, обводя рассеянным взглядом бурливое, горластое,
бесцеремонное торжище вокруг себя. - Придут дни, когда враги
обложат тебя, Иерушалаим, и разорят тебя, и побьют детей твоих,
и не оставят камня на камне в тебе за то, что не признал
посланного к тебе Сына человеческого.
Раздосадованный, Иуда едко засмеялся.
- Как же люди признают и даже узнают тебя, если ты хочешь быть
ничтожней самого ничтожного? - спросил зло, резко, с прыжка,
усаживаясь на ослицу, отчего та шатнулась на подогнувшихся
ногах. - Мы возгласили тебя сыном Давидовым, Царем-Мессией, так
веди себя как царь! Люди признают только сильного, властного. О
таком Мессии мицвот говорит. Так будь сильным и властным!
Разгони, как хотел сделать три года назад, это сборище, - мотнул
головой в сторону рядов, облепивших Храм, - тогда все пойдут за
тобой, поверят...
И тут заметил, как сбоку, из-за опустившего глаза, чтобы не
осквернять взор видом женщин, фарисея с неимоверно большими
тефиллинами на лбу и левом запястье, хранящими изречения Торы,
вынырнуло внешне безучастное, но с любопытствующими глазками
лицо Ефтея, слуги первосвященника Каиафы. Оборвав себя на
полуслове, Иуда повелевающе указал взглядом Симону Кананиту в
сторону Ефтея.
Симон встрепенулся, кивнул, унылое лицо его оживилось. Он,
сжавшись, скользнул туда, где только что стоял исчезнувший
Ефтей.
Обеспокоенный Иуда, проводив глазами Кананита, дернул повод и не
сильно ткнул ослицу пятками в живот. Отъехал, лавируя в толпе.
Вспомнил, что забыл спросить, куда теперь отправятся назареи.
Вытянувшись, чтобы видеть Равви поверх голов, громко, перекрывая
галдеж вокруг, спросил:
- Где вас искать?
Хотел было уточнить: "В Вифании, у Прокаженного Симона?" Но
вовремя спохватился: кроме Ефтея здесь немало еще людей или
синедриона, или ромейцев.
Задумавшийся Равви не отозвался. Брат Симона Кифа, Андрей,
всегда хваставший тем, что первым из галилеян пошел за Равви,
отчего и был прозван Первозванным, поспешил и тут опередить
всех. Проворно склонился к нему, шепнул что-то: вопрос Иуды,
вероятно, повторил.
Равви слегка тряхнул головой, словно видения какие-то отгонял.
Взгляд его стал осмысленным. Нашел глазами Иуду, шевельнул
губами.
- У Марфы! - во весь голос повторил его ответ Андрей.
Иуда понимающе покивал головой и, удовлетворенный - сколько Марф
в Иерушалаиме, ищите, враги, нужную, если вам понадобится,
только едва ли найдете, она тут не живет, - яростно шлепнул
ослицу по крупу.
Солнце, перекинув через Кедронскую долину обширную, с вытянутыми
зубцами, тень городской стены, уже сползло за Иерушалаим, когда
Иуда подъехал к маслодавильне.
Из нее кроме плешивого старика и его молодого помощника
выбрались как бы нехотя еще четверо мужиков.
Сдержанно поприветствовав всех и настороженно следя за каждым,
Иуда, будто заканчивая вслух молитву, произнес вполголоса:
- Единственный владыка всего - Адонай!
Сказал специально для четверки: может быть, хоть они-то свои,
кананиты. Но никто из них не отозвался, ни у кого не подобрело,
не расслабилось радостно лицо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15