Скоро, теперь уже совсем скоро должен
появиться Равви. И тогда...
Сладко зажмурился: представил Равви, который, как и три года
назад, вознегодует, оскорбленный таким бесстыдным торжеством
алчности, оскверняющим священные преде-лы Храма, обрушится на
продающих и покупающих, расшвыряет столы с монетами, изгонит
отсюда и нечестивцев, и их животных. Теперь у Равви все сойдет
благополучно, теперь на него не набросятся с остервенением,
чтобы выкинуть на улицу и там забить насмерть камнями, потому
что сейчас ему помогут отчаянные, готовые даже на смерть гаэлы -
мстители за кровь - люди Варравы, тоже опытного, бывалого
сикария-кинжальщика, рассредоточенные во Дворе язычников. Стоит
только Равви начать, и тогда... Иуда перевел взгляд на
громоздящуюся за небольшой мощеной площадью мрачную, сложенную
из огромных камней аспидного цвета Антониеву крепость. Между
мощными зубцами по верху ее башни взблескивали на солнце шлемы,
латы, щиты, наконечники копий ромейских легионеров.
Если в Храме начнется потасовка, вызванная гневом Равви, тогда
префект и прокуратор Понтий Пилат бросит, не раздумывая, своих
свиноедов на подавление беспорядка, чтобы он не перекинулся в
Иерушалаим и не превратился в вооруженный мятеж, как бывало уже
не раз. Ромейцы, учинив расправу в Храме, осквернят его! И -
случится неизбежное, давно и жадно ожидаемое: возмущенный
святотатством наконец-то весь народ Израилев, народ Иегошуа
Навина и Маккавеев, лучший из лучших народ взвихрится, подобно
песчаной буре, уничтожит захватчиков-иноплеменцев, как саранчу
прожорливую, час гибели которой настал, и, как прах, как мертвую
пыль, развеет врагов, сметет их во тьму внешнюю. Да будет так!
Так будет. В том, что Равви рассвирепеет, возмущенный торгашами,
Иуда не сомневался.
Вчера, когда, пробираясь сквозь толпу, вел за поводок ослицу, на
которой восседал Равви, видел, посматривая через плечо, лицо
его. Сначала оно было просветленным, благостным; потом, словно
густеющая тень набегала на него, становилось все более хмурым. А
близ горы Мориа, над которой всплывал Храм, сияя белыми стенами,
сверкая золотом бесчисленных шпилей и кровли на поднимающихся
ступенями крышах, и совсем омрачилось - здесь, вырвавшись из
зловонных, узких, переполненных народом улиц, торжище
выплеснулось на волю и, обтекая, подобно мутным, полным грязи и
нечистот, сточным водам, светлое здание Храма, плотно облепив
его лавчонками-хануйотами, пестрыми навесами, дающими
маломальскую тень, предстояло во всей своей мерзости, которая
терзала зрение видом красных от жары, потных, возбужденных лиц,
слух - ревом животных, разноголосым гвалтом, обоняние - смрадом
отбросов, навоза, гниющей зелени.
Каким был лик Равви, когда он, сопровождаемый своими оробевшими,
испуганно озирающимися галилеянами, скрылся в воротах Храма,
Иуда не видел: Равви попросил его отвести ослицу хозяину. Но не
успел Иуда, в голос проклиная заупрямившуюся ослицу и
раздраженно дергая ее поводок, на ходу поинтересоваться ценами
на самую дешевую снедь - сушеные фрукты, ячменные лепешки,
вяленую рыбу, надо же чем-то сегодня кормить и Равви, и все
сотоварищество, - как Равви появился вновь. Удивленный и
разочарованный Иуда застыл на месте: значит, в этот раз Равви не
только не совершил никакого чуда, но обошелся даже без поучений
и проповеди? А он-то надеялся - потому, возможно, и медлил
уходить, - что вскоре, совсем через малое время, выскочит из
Храма множество потрясенного и счастливого люда, возвещая, что в
Храме объявился Царь Мессия. Взволновавшаяся толпа заклокочет,
кинется в Храм, толкаясь, давясь, сминая зазевавшихся; потом
забурлит и весь Иерушалаим, ликуя, радуясь, что свершилось
обещанное пророками. И горе тогда вам, надменные ромеи, горе,
горе и смерть!
И вот - ничего этого не будет.
Сначала рухнула надежда, что народ восторженно встретит Равви,
ккогда тот будет въезжать в город. Но появления Равви почти
никто и не заметил: мало ли накануне великого праздника Песах
тащится к Храму людей. В том числе и тех, кого кто-то готов
считать посланцем Отца Небесного. Эка невидаль: каждый год
появляется какой-нибудь - а то и не один - боготворимый
сподвижниками ярый проповедник-наби. И сейчас, говорят, видели
среди паломников не то троих, не то четверых крикливых проныр,
выдающих себя за пророков. Так что - обидно, тяжело это
признавать, но... - вшествие Равви в Иерушалаим не вызвало
ожидаемого Иудой воодушевления жителей и паломников.
А ведь сделали, кажется, все, чтобы привлечь внимание: и ослицу
украсили, покрыли одеждами своими, и путь перед нею ветвями
устилали, и сопровождали Равви с пальмовыми, нарезанными на горе
Елеонской, листьями, и соответствующий псалом: "Благословен
грядый во имя Господне! Осанна в вышних! Осанна Сыну Давидову!"
распевали, и мальчишки, которым Иуда раздал последние медные
деньги, горланили во всю мочь: "Малка Машиах! Малка Машиах!", но
в толпе, среди тех, кто оказался рядом с шествием, - только
удивление и веселое любопытство: а это еще кто такой, кому это
возносят такую неумеренную хвалу? Слушая Иуду, восхищенно, с
гордостью повествующего о Равви, удивлялись еще больше. Хмыкали:
что хорошего может быть в Галилее, разве возможен оттуда пророк?
Известно ведь, что все галилеяне смутьяны и разбойники. К тому
же невежи и невежды. Не помните, что ли, поговорку: глуп как
галилеянин?
Оскорбленные назареи помалкивали, боялись, что их галилейское
произношение, грубое и неблагозвучное по сравнению с иудейским,
только вызовет новые издевательства и насмешки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15