Одуревший от его натиска и красноречия, Симон только моргал
ошалело и в конце концов согласился не покидать сводного своего
брата, верно служить ему. Но потребовал от Иуды клятвенно
подтвердить, что Иегошуа - тот самый могущественный Царь Мессия,
о котором предсказывали пророки и которого уже не одно поколение
ждут дети Авраамовы: ему, Симону, слишком много лет, чтобы
оставшиеся годы растрачивать на бродяжничество неведомо с кем,
лучше он соберет отряд и будет действовать самостоятельно.
Иуда, изобразив величайшее изумление, обрушился на Симона: ты же
сам рассказывал, что Равви еще в детстве поражал всех своей
необычностью, способностью воздействовать на людей, исцелять их,
предсказывать человеку будущее и даже появляться одновременно в
двух, далеко отстоящих друг от друга местах; ты же еще при
первой встрече с ним на Иордане признал, что бывшая в нем с
младенчества таинственная сила стала ярче, мощней; ты же поверил
ему, пошел за ним.
Симон мялся, прятал взгляд, оправдывался: мало ли, дескать, о
чем и что я говорил; знаю и настаиваю - Иегошуа не такой, как
все, но чтобы он был Мессией?..
Иуда, схватив его за грудки, тряхнув, истово поклялся, что
именно Равви Отец небесный избрал выполнять волю свою на земле,
а потому - сбылось, не сомневайся: пришел тот, кто установит
надо всеми живущими тысячелетнее царство избранных детей Завета.
Убедил Симона, потому что сам верил, хотел верить в то, что
говорил...
И вот теперь Симон, судя по его мрачному виду, окончательно
разочаровался в своем сводном брате. И тот понял это.
- Близ меня - близ огня, - усмехнувшись, сказал он, как всегда
непонятно. Но закончил, правда, вполне вразумительно и
недвусмысленно: - Далеко от меня - далеко от царства!
Опустил с колена ногу, посидел недолго, глядя в землю, и,
замедленно выпрямившись, устало поднялся с камня. Прогнувшись
назад, разминая спину, поглаживая ее ладонью, спросил, обращаясь
ко всем:
- Имея очи, не видите? Не я ли с немощными изнемогал, с алчущими
алкал, с жаждущими жаждал?
- А с мучимыми был ли мучим? - отрывисто поинтересовался
Кананит. - С Иохананом Хаматвилом, родственником своим,
обезглавленным Иродом, был в крепости Махерон? приходил ли
проведать его, подбодрить? прислал ли ему хоть слово утешения? -
Голос Симона задрожал. - А с отважным Варравой и его соратниками
будешь ли во время их казни? Будешь ли алкать, как они, жаждать,
как они, изнемогать, как они? - И засмеялся, будто залаял.
Все, кроме Иуды, потрясенные такой наглостью, возмущенно
загалдели и, виновато, словно извиняясь за Кананита, посматривая
на Равви, у которого передернулось лицо, стали угрожающе
приближаться к Симону. Иуда, хорошо знавший его характер,
встревожился, что Кананит в таком состоянии - он уже
сладострастно улыбался в предвкушении драки - натворит
непоправимое.
Чтобы сбить воинственный пыл с назареев, громко и развязно
полю-бопытствовал:
- Ты, Равви, говоришь: далеко от тебя - далеко от царства
твоего?.. Мы близ тебя. Значит, и близ царства? Так когда же оно
наступит, а?
Рассчитал верно. Все разом повернулись к Равви, ожидая ответа.
Даже у Кананита лицо стало заинтересованным.
- Все время, пока мы с тобой, намекаешь, что ты - Мессия, -
дерзко продолжал Иуда. - Мы поверили тебе. Вчера, входя в
Иерушалаим, объявили тебя царем Иудейским. Ты не возражал, но и
не подтвердил этого ничем, не явил себя в славе своей.
Попытались и сегодня объявить тебя народу как Царя-Мессию, и
опять ты обманул наши надежды. Сколько же еще ждать? - выкрикнул
с досадой. - Когда же наступит царствие твое, когда?!
Снисходительно улыбаясь, Равви, слегка откинув голову назад,
чтобы край судхара не закрывал глаза, отчего казалось, будто он,
одного роста с Иудой, смотрит на него сверху вниз, выслушал, не
перебивая.
- Если ты Мессия, скажи нам прямо! - потребовал Кананит, как
только Иуда смолк. - Долго ли еще будешь держать нас в
недоумении?
Равви повернул к нему голову, задумчиво поразглядывал его.
- Истинно говорю вам, - начал устало, как о давно известном и
надоевшем, - кто оставит ради меня и дом свой, и мать свою, и
жену, и детей...
Но Кананит только отмахнулся досадливо:
- Это мы уже не раз слышали: кто любит отца или мать более,
нежели меня, не достоин меня, и кто... - договорить не успел.
Случилось неожиданное: перебив, вмешался тугодум Симон Кифа.
- Вот мы и оставили все, - недовольно буркнул он, хмуро глядя на
Равви из-под лохматых бровей, - и последовали за тобой...
Умолк, не решаясь продолжать, но интонация и ожидающее лицо
выдавали невысказанное: ну и что, мол, дальше? зачем, для чего?
Иуда ушам своим не поверил. Симон бен-Иона, безоглядно верящий
Равви с того самого дня, когда тот, всего лишь коснувшись руки
давно и тяжело болевшей тещи его, исцелил ее; Симон бен-Иона,
единственный, кто, когда от Равви ушли все приверженцы,
возмущенные тем, что надо есть плоть и пить кровь человеческую,
назвал Равви Мессией и Сыном Божьим в ответ на его
домогательства: "За кого почитаете меня?" - получив от него за
это, за твердокаменную веру в него, прозвище Кифа-Камень, неужто
даже такой Камень-Кифа засомневался?
Равви задышал часто и глубоко. Глаза его смотрели презрительно.
- О, род лукавый и прелюбодейский, род неверный и развращенный!
- простонал, покачав головой. - Доколе буду с вами? Доколе буду
терпеть вас?! - Обвел назареев тяжелым взглядом и, кривя губы,
начал размеренно, чеканно втолковывать. - Повторяю: нет никого,
кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать,
или жену, или детей, или земли свои ради меня и не получил бы
ныне, во время сие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15