– Неужели вы никогда не курили? – спросила она.
Он покачал головой.
– Вам не помешает? Я имею в виду дым.
– Нет, нисколько. Меня это раздражало только в армии. По утрам вся казарма хваталась за сигареты, не успев продрать глаза. Кашляли, отхаркивались – меня от всего этого начинало тошнить.
– Можете не волноваться, – сказала она с улыбкой, – я курю только после завтрака. – Она замолкла: последняя фраза напомнила ей о том, что больше всего занимало ее мысли. Чтобы не «взорвать крышу», прикрывавшую их пребывание во Франции, им, по всей вероятности, придется ночевать в одной комнате, и, хотя она теперь уверилась, что он не воспользуется их двусмысленным положением, ей все же было не по себе.
– Что побудило вас отправиться в неизведанные края? – спросила она, стараясь отвлечься от неприятных мыслей.
Вопрос явно удивил его.
– Наверное, когда я был в армии, меня поразило то, что на свете есть неосвоенные земли. Взять хотя бы пустыни.
– Вас заинтересовала главным образом природа?
– Не только, – сказал он, поразмышляв. – Как ни странно, скорее то, какое она оказывает воздействие на местных жителей. Люди в тех краях не стремятся подчинить ее себе. Они не борются с ней, не уничтожают ее, они принимают ее такой, какая она есть, – и когда она жестока, и когда она добра. После этого начинаешь понимать их примитивные верования.
– Боязнь своенравного бога? – предположила она.
Брук настороженно покосился на нее, и Ева поняла: хочет проверить, не смеется ли она над ним.
– Ну, если угодно, да, – уклончиво ответил он. – Но я не имею в виду узаконенную мистику. Просто преклонение не перед человеком, а перед чем-то иным. Не обязательно более высоким. Ведь мы считаем себя выше природы только потому, что можем разрушать ее. И еще меня поразила врожденная щедрость тамошних людей, даже очень бедных. Собственно, чем беднее человек, тем он добрее. После этого очень странно было возвращаться в «цивилизованное» общество. – В его голосе звучала неподдельная горечь. Ева смотрела на него с новым интересом, но он не заметил этого. А если бы заметил, то сразу замолчал бы или постарался превратить все в шутку. Но он продолжал: – И каждый раз я думал, глядя на этих людей, готовых предложить вам последнюю кружку воды, неужели им не дано будет выжить. Я имею в виду не то, что их возьмут и уничтожат. Просто их унижают, как унижают рыбаков туристы, бросая на землю монеты, чтобы те ползали, подбирая их в пыли. Я знаю, бедность легко романтизировать, но туризм подобен добыче полезных ископаемых открытым способом. Он снимает верхний слой, оставляя за собой мертвую землю.
– А вы идеалист, – сказала она, не замечая невольного изумления, прозвучавшего в ее тоне. Она вдруг поняла, что его любовь к дальним странствиям объясняется неосознанным стремлением уйти от реальности.
– Скорее, существо сентиментальное, – чуть хрипло рассмеялся Брук. – Ископаемое двадцатого века, хотя и обученное современному искусству жить без земли. Или по крайней мере, довольствуясь теми крохами, которые от нее остались.
Еву поразил скрытый сарказм его слов. Этого она просто не ожидала.
– Может быть, ваше время опять пришло, – тихо сказала она.
Он быстро взглянул на нее и снова устремил взгляд на дорогу. Воцарившаяся тишина была неприятна обоим.
– Не знаю, как вы, – сказал он с наигранной легкостью, – а я хочу пить. Может, остановимся и быстро попьем чего-нибудь?
– Давайте, конечно. – Она понимала, что он смущен своей внезапной откровенностью. Типичный англичанин, боящийся обнаружить свои эмоции. Старые эталоны живучи, подумала она.
Они прошли в бар мимо игральных автоматов, и, пока он заказывал, Ева поднялась наверх. А Брук, облокотившись на цинковый прилавок, наблюдал, как бармен сбрасывает пену с пива пластмассовой лопаточкой.
– Ну как там – неплохо? – спросил он, чтобы что-нибудь сказать, когда она вернулась.
– Да, ничего, – ответила она, невольно улыбаясь их странной беседе.
Оба никак не могли взять нужный тон. Они напоминали двух актеров, которым предложили сыграть ad lib Как угодно, как придется (лат.)

в незнакомой им пьесе.
Занятная девушка, подумал он. Непонятно только, каким образом она оказалась замешанной в таком деле. И когда они вернулись в машину, он спросил, что она думает об Андресе.
– Считаю, что он человек хитрый, но недостаточно ловкий. Я знаю, это звучит противоречиво, но вы, наверное, понимаете, что я имею в виду.
– Нет, вы правы, – сказал он. – Я тоже так думал. А кто мне совершенно непонятен, так это Мэтти.
– Он человек правильный, – сказала она и тут же поправилась: – Ну, может, он не очень чуткий. И это удивительно, если учесть, что он легкоранимый. Но объяснение, наверное, лежит в том, что он нарастил себе толстый слой кожи – защитная реакция.
Она напряглась, видя, что он хочет еще о чем-то ее спросить.
– А как вы пришли к вашим… ну, политическим убеждениям?
– Ах, это, – облегченно засмеялась она. – Вы хотите спросить, что может иметь общего с группой анархистов такая милая девушка, как я?
Брук смущенно улыбнулся.
– Ну, если хотите…
– Это долгая история, и я не стану вам ею докучать.
– Но нам еще далеко ехать.
– Тем более. Нельзя же допустить, чтобы вы заснули за рулем. Лучше скажите, вам Андрес все объяснил?
– Он обещал просветить меня позже.
– Удивляюсь тогда, как это вы не удрали. Но серьезно, если хотите, я кое-что расскажу вам.
– Я человек совсем невежественный, – предупредил он ее.
– Ладно, – засмеялась она, – тогда обойдемся без китайских и греческих философов.


Закончив свой рассказ, Ева заметила, что он никак не комментировал ее слов – лишь выразил восхищение, что она столько всего знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74