Вечерело. Я так за день ни разу и не зашел в мастерскую. Это я отметил про себя без сожаления или раскаяния. Когда мне хотелось рисовать, ноги сами вели меня в мастерскую, но никак не раньше.
Я накинул кожаную куртку, обмотался шарфом и вышел на улицу.
Вилла, принадлежавшая компании владельца хижины, находилась в сотне метров от моего жилища. Я частенько там ужинал. Сотрудники, видимо, думали, что оказывают мне услугу, разрешая там столоваться, хотя еда разнообразием не отличалась. Подолгу у них никто не останавливался, и меню практически не обновлялось.
Обыкновенно вестибюль был безлюден, если не считать выходных и праздничных дней. Когда я появился на пороге, чета, содержавшая заведение в порядке, находилась на кухне.
Владелец хижины работал в компании, которая что-то изготавливала и продавала, но что именно, я не уточнял. Мне было попросту неинтересно.
Когда я появился в столовой, там уже сидели две группы гостей: двое мужчин с двумя женщинами и одинокая девушка. Мне приготовили место за ее столиком.
Я поздоровался и сел. Я не возражал, что придется делить с кем-то столик. Успел к этому привыкнуть в тюрьме.
Полагаю, другие обедающие удивились бы, узнай они, что находятся в одном помещении с убийцей. Супружеская пара, следившая за хозяйством, тоже не подозревала, что я отбывал срок.
Смотрители принялись выносить в зал еду. Временами в столовую заглядывал повар, но он так и не проронил ни слова.
В тот день подавали суп, салат и тушеную свинину. Японскую еду готовили только раз в неделю. Для затравки я, как всегда, взял бутылку пива и тарелку маринованной нодзаваны. Зная, что я не притронусь к первому, пока не допью пиво, хозяева не спешили подавать суп.
Четверо за соседним столиком находились в благом расположении духа. На вилле был свой теннисный корт, который они, судя по всему, завтра собирались оккупировать. Моя соседка молча цедила суп.
Наконец мне принесли первое.
– Она приехала рисовать, сэнсэй, – сказала жена смотрителя. Девушка взглянула на меня и кивнула, неловко скрывая застенчивость. На вид ей было лет семнадцать-восемнадцать.
– Пробудет тут до понедельника.
– Понятно. Вы в отпуске?
– Ну, вообще-то я не сотрудница компании. У меня дядюшка здешний служащий.
– Он не рядовой служащий, а управляющий. Он мне как раз сегодня звонил, просил передать вам наилучшие пожелания.
Жена смотрителя, толстая особа, смотрелась рядом с мужем несколько комично. Он выглядел образцовым смотрителем, хотя на самом деле почти ничего не делал, а всю работу выполняла его супруга. Это был приземистый сутулый человек с вечно кислой физиономией.
– Мне нравится рисовать, но я не знаю, как это правильно делать.
– Может, поучите ее, сэнсэй? Вдруг вам понравится?
– Просто рисуйте, как бог на душу положит.
Щеки девушки вспыхнули, и она опустила глаза.
У меня не было учителей, и сам я никого не учил. Как-то само собой пошло. Хотя, конечно, очень многие художники учились в каком-нибудь заведении.
– Что рисуете?
Девушка снова опустила глаза.
– Цветы, пейзажи.
– У сэнсэя такие картины, что с ходу-то и не поймешь. Когда прихожу к нему прибираться, мне всегда это в голову приходит.
– Просто у меня нет таланта.
– У вас столько таланта, что мне и не понять. Сэнсэй, она здесь до понедельника пробудет. Может, просто поболтаете с ней?
С женой смотрителя было легко найти общий язык: веселый нрав, наверно, был ее лучшим качеством. Мне нравились такие типажи. Да и вообще я любил общаться.
– Вы ведь, сэнсэй, только у себя и работаете. На природу не выходите.
– Так что я не только посредственен, но и ленив. Жена смотрителя рассмеялась, сотрясаясь массивным телом. Ее тут же подозвали с соседнего столика, где устроилась компания из четырех человек.
Теперь, оставшись со мной наедине, девушка, судя по всему, еще больше смутилась.
У меня было чувство, что в таких случаях что-то говорят.
– Тяжело, наверно, рисовать на улице. Морозно. Высота нешуточная, мы же на высоте – около тысячи трехсот метров над уровнем моря. В хорошую погоду еще ничего, но только набегут облака – и среди бела дня наступает такая стужа.
– Да я не против. Я себе пуховую куртку купила. Надеваю толстый свитер, перчатки.
– Основательно подготовились.
– Хотела снять номер в гостинице, но дядюшка посоветовал сюда податься – здесь, говорит, дешево и чисто. Я больше трех дней все равно не пробуду. Ну, в лучшем случае четыре. Если б могла, дней десять здесь провела бы.
Типичная женщина: стоило ей разговориться, и пошла трещать без умолку. Жена смотрителя принесла нам тушеной свинины. Девушка тут же умяла всю порцию.
– Люблю я краски осени. Они похожи на краски сердца. У сердца, наверное, такие же цвета.
Ей бы понравился поздний Утрилло. Иными словами, вкусы среднего японца.
– Я три года прожила в Европе. Папа – дипломат. Там и влюбилась в осень.
– Да, европейская осень… Однозначно поклонница Утрилло.
Я жевал мясо и слушал, как она рассказывает. Когда я жил в Нью-Йорке, то несколько раз ездил в Париж. Однажды осенью, но особой любовью или ненавистью к нему не проникся.
Мы поднялись, собираясь уходить, и девушка представилась: Акико Цукада. Сказала, что ей восемнадцать, девятнадцатый пошел. Когда я назвал ей свое имя, она опустила голову и вышла из столовой.

2

Я бежал, глядя себе под ноги.
Ноги уже сами знали, где какие ямки и препятствия. При желании я бы мог бежать с закрытыми глазами.
По обыкновению я добежал до перевала.
Пока разминался, заметил Акико Цукаду. На травянистом склоне виднелась обращенная ко мне спиной фигурка в бежевой пуховой куртке и светло-коричневых брючках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61