Короче Ц вокзал, а не жилье.
Другое дело вагончик. Неярко мерцает под потолком лампочка, питаемая от
дизель-генератора в крайнем вагончике. Тихо потрескивают дрова в печке.
Негромко звучит музыка из раздолбанного транзистора (питание Ц от трак
торного аккумулятора). Можно раздеться и вытянуть ноги на койке, помечта
ть, пуская дым в потолок, почитать газеты, журналы, что завозят на вахту из
гарнизона.
В общем, я за казарму и четверть вагончика не дам.
Строить тебя в вагончике никто не будет, подъем и отбой превращаются в ка
кие-то расплывчатые, необязательные понятия. Успел к завтраку Ц и хорош
о, какой еще, к дьяволу, подъем! Но берегись, если на вахту приедет командир
отряда, комбат. Он тебе и про подъем-отбой, и про службу, и про присягу напом
нит.
Будешь по десять раз подъем-отбой за 45 секунд делать, да еще и с пяток круго
в вокруг вахты побегаешь.
Устроен вагончик просто. Каркас на полозьях обшит фанерой, между листами
фанеры Ц стекловата для утепления. Как войдешь Ц тамбур с чугунной печ
кой. В метре над печкой железная сетка, на которую складывают для просушк
и валенки, портянки и т. д. Все это, наверное, издает жуткую вонь. Сказать на
верняка трудно, потому что ее никто не замечал. Из тамбура Ц две двери в к
убрики, где стоят двухъярусные койки.
Печка греет очень жарко, но вагончик старый, битый при неоднократных пер
еездах, все тепло выдувает быстро. И поэтому, когда на верхнем ярусе коек н
ельзя дотронуться до горячих дужек кровати, на болтах, что в полу, выступа
ет иней.
Итак Ц зима. Дружно храпит дорожное воинство: водители самосвалов, буль
дозеристы, экскаваторщики. Дорожностроительная колонна. Или просто дур
колонна, как нас называли.
Я проснулся от собачьего холода. Шел уже седьмой час. В принципе должен бы
л быть подъем, но в вагончике-камбузе все равно раньше восьми завтрак не б
удет готов, так что час-полтора еще поспать можно. Вот только холодно, не у
снуть уже. Я слышал, что все уже давно проснулись, ворочаются под одеялами
, пытаясь согреться. Хрен тут согреешься Ц печку затопить надо. Дрова ест
ь, встал бы кто-нибудь, растопил, что ли. Похоже, что остальных тешила та же
мысль Ц вставать никто не хотел. Охота была из-под одеяла в еще больший х
олод вылезать, одеваться, с дровами возиться!
Холод Ц мой главный враг на Севере. Я отдирал от ног примерзшие обледене
вшие портянки. Трижды за два года обмораживал пальцы на руках, к счастью н
е очень сильно. И постоянно боялся замерзнуть (прецеденты у нас бывали). Ин
огда вдруг на тебя наваливалось сладкое оцепенение, уходили боль, устало
сть, заботы. Тебя охватывало блаженное состояние Ц сладостное забытье.
В таких случаях я рывком встряхивался Ц боялся, что вот так однажды не оч
нусь и замерзну. Было и легкое сожаление: а может, не стоило и просыпаться,
чтоб не видеть эту гнусную, мерзкую действительность.
Холод я бы еще долго терпел, но приспичило на улицу по малой нужде. Пришлос
ь вылезать из-под одеяла, одеваться, идти на улицу. В отличие от зубной, эта
боль сама не пройдет.
Я быстро сбегал за вагончик, до ближайшей елки, и вернулся обратно.
В обоих кубриках тихо переговаривались, никто уже не притворялся спящим
. Расчет верный: раз уж я встал, то растоплю печку Ц все равно согреться на
до. Я открыл топку, стал загружать ее дровами. Сверху полил их соляркой из
баночки, чтобы лучше разгорались. Двери в кубрики были закрыты, ребята ме
ня не видели, поэтому они притихли, прислушиваясь к моей возне с печкой.
Наша печка имела паскудный характер: пока не прогреется дымоход, дым иде
т не в трубу, а обратно, через поддувало в вагончик. Я поджег дрова, и дым пот
януло в вагончик. Тамбур стал наполняться отвратительной соляровой гар
ью. Я открыл дверь на улицу, чтобы проветрить.
Ц Саня, кто там пришел? Ц крикнули из кубрика.
Я среагировал мгновенно (сейчас вам устрою дешевую жизнь!).
Ц Здравия желаю, товарищ полковник! Ц громко, четко сказал я. И прикрыл д
верь.
И моментально в обоих кубриках все вскочили, стали судорожно одеваться,
кто-то спрыгнул кому-то на ногу и получил за это в морду, слабо пискнув. Кто
-то перепутал ватные штаны, у кого-то запропастилась шапка. Наконец все о
делись и сели на койках, боясь выглянуть, вдруг комбат еще возле вагончик
а.
Я зашел в кубрик, скинул валенки и, довольный собой, растянулся на одеяле.
Людям гадость Ц на сердце радость. Не хотели печку топить!
Ц Саня, где комбат?
Ц Пошел к другому вагончику.
Ц А ты чего завалился, он ведь вернуться может, давай по-быстрому на камб
уз, там, поди, уже завтрак готов.
Ц Да забил я на комбата!
Ц Ты че, оборзел вконец?
Ц А что, не видно!
Они уже ничего не понимали, а я невозмутимо лежал, про себя наслаждаясь си
туацией. И тут в окошко увидели, что с камбуза идет какой-то салага с чайни
ком в руке.
Ц Эй ты, дух, Ц крикнули ему, Ц иди сюда!
Ц Чего? Ц спросил он, подойдя.
Ц Где комбат?
Ц Какой комбат?
Ц Ну, только что от нашего вагончика к вашему отошел.
Ц Да нет никакого комбата ни в нашем вагончике, ни на улице, вы что, охрене
ли, в натуре!
Воздух содрогнулся от страшного мата, которым вся дурколонна крыла меня
в течение пяти минут. А через пять минут все громко смеялись, показывая др
уг на друга пальцем, но уже не в силах что-нибудь еще сказать. Одетые, в шапк
ах и валенках Ц и все напрасно. Смеялись над собой, над своим страхом, над
нашей дурацкой неуютной жизнью.
Признали все, что розыгрыш удачный, купились чисто. Но не обиделись. В арми
и не принято обижаться на розыгрыши.
1 2 3 4 5 6 7