— Отлично, — проговорил он, заканчивая, — должно загореться в мгновение ока.
— Как это? — спросил Меринос с еще большим замешательством.
— Так вот, дорогой мой принц шерсти, знай, что глазной хрусталик представляет собой природную двояковыпуклую линзу, с теми же физическими свойствами, что у стеклянных или кристаллических линз. Понимаешь? note 75
— Ну и что?
— Чтобы зажечь эту груду волокон, за неимением стеклянной линзы, я обойдусь линзой природной… хрусталиком.
— Как это?
— Что-то ты сегодня туго соображаешь! Смотри!
Парижанин подошел к нарвалу и рассек ножом левое глазное яблоко. Глаз был виден целиком, страшный, размером с два кулака.
— Эй, что ты делаешь?! — озадаченно воскликнул американец.
— Не видишь? Удаляю нарвалу катаракту и забираю у него хрусталик.
— О, Тотор, мой дорогой Тотор! А мне-то показалось, что ты спятил! Да ты просто гений!
Парижанин ответил с обезоруживающим хладнокровием:
— Похоже, одно недалеко от другого! Ну, займемся операцией!
Остекленевший глаз был тверд как камень. Острым, хорошо наточенным ножом юноша ловко сделал надрез. Осторожно расширил рану и кончиком пальца исследовал ее.
Нащупав что-то упругое, он прошептал:
— К счастью, пациент не дергается и не кричит. И я не боюсь, что он окривеет.
Юный препаратор расширил отверстие, дал вытечь жидкости, затем запустил палец поглубже. Нажал — и внезапно нечто прекрасное, сверкающее чистотой, прозрачное, как хрусталь, упало ему в руку. Это что-то было чуть больше стекла карманных часов и около двух сантиметров толщиной в середине.
Парижанин извлек хрусталик нарвала.
Впрочем, Тотору некогда было рассматривать его. Он не без основания опасался иссушающего действия атмосферы по отношению к поверхности этой органической, такой уязвимой линзы.
Над головой, в раскаленном добела небе пылало ужасное солнце экватора. Тотор подставил под солнечные лучи еще влажный хрусталик. В нескольких сантиметрах под ним находился ворох размочаленных, превращенных в пух кокосовых волокон.
Прерывисто дыша, морщась, обливаясь потом, Гарри молча наблюдал за необычной операцией, от которой зависело их существование.
Совершенно спокойный Тотор направил сконцентрированные хрусталиком лучи на тоненькие волоконца.
О, чудо! Под хрусталиком появилось рыжее пятно с разводами всех цветов радуги по краям.
Парижанин хладнокровно определил фокусное расстояние, при котором спроецированное лучами пятнышко имело бы наименьшую площадь.
Но время торопило. Под неумолимым жаром солнца оболочка хрусталика уже потускнела, затуманилась, скоро она покоробится, потеряет прозрачность.
Меринос затаил дыхание. Его товарищ наводил линзу еще две секунды. Готово!
Ожидание стало невыносимым. Лупа покоробилась, сморщилась.
О, Боже! Сколько находчивости, сколько мужественных усилий — и все впустую?
… Появился небольшой дымок и, закручиваясь в спираль, поднялся в красноватом пучке света. Запахло гарью.
Среди тончайших волокон возникала черная точка, она увеличивалась, растягивалась, плавилась и потрескивала. Края ярко светились. Вдруг наружу выбился огонек, он выплескивался языками, увеличивался… Хрусталик больше непригоден, но чудо уже свершилось!
Меринос, вне себя от радости, больше не сдерживался. Испуская неистовые вопли, он прыгал и скакал, крича:
— Ура Тотору! Да здравствует Тотор! Totor for ever!
Гарри хохотал и плясал как одержимый, пока парижанин не заметил:
— А ведь это ты спятил!
— Да, да, спятил от радости и восхищения! Во всем мире не сыскать такого, как ты!
— Спасибо! Ты сама любезность. Только не слишком дергайся, на таком солнце это вредно. Нам удалось, и я счастлив! Я верю в будущее, теперь можно подумать и о настоящем.
— Ты прав! Хотя и меня можно понять.
— Особенно когда ты выражаешься жестами, свойственными краснокожим, танцующим вокруг скальпа, да еще в этом остроконечном колпаке! Только хватит шуток, нужно поддерживать огонь, собирать пальмовый волос, подбирать листья, ветки, подтаскивать упавшие от старости стволы, короче — все, что может гореть.
— Правильно, и этого еще мало, чтобы создать между нами и крабами огненную преграду.
— К вечеру устроим большой костер, полукругом. А теперь — за работу.
— Но я же умираю от голода! — воскликнул Меринос.
— Ладно, ладно, за работу, нам есть чем заняться.
Тотор подошел к нарвалу и ловко отрезал чуть ниже ребер огромный кусок мяса.
— Тут не меньше десяти фунтов… Нацепи-ка это на вертел и сунь в огонь.
Американец посмотрел на толстый, плотный, малоаппетитный кусок мяса и проворчал:
— Должно быть, как подошва.
— Молчок! При наших-то зубах и голодном брюхе! Еще бы щепотку соли кинуть, так только пальчики оближешь! Живей к плите, поваренок!
— Но я пить хочу!
— Я тоже. И неудивительно, крутиться у такого огня, да еще при сорока градусах!.. Черт побери, да мы идиоты!
— Ну уж, клевета!
— Нет, повторяю: круглые дураки! Нам даже в голову не пришла самая очевидная вещь.
С этими словами Тотор подошел к пальме, глубоко прорезал кору и пояснил:
— Похоже, тут много сока. Говорят, он начинает течь, как только проткнешь кору. Это называется пальмовое вино. Неплохо будет получить полштофа, чтобы оросить наше жаркое!
Прошло несколько минут. Вскоре жидкость, прозрачная, как ключевая вода, потекла из надреза тонкой струйкой.
Тотор всосал ее губами, причмокнул языком и воскликнул:
— Потрясающе! Божественный напиток! Прохладный, сладкий, вкусный и в горло проскальзывает, как бархатный.
— Да ты прямо дьявол!
— Не льсти мне! Давай прикладывайся к крану! Не захлебнись и, главное, не задирай носа, а то шибанет если не в голову, то в нос!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74