Напрасные усилия. Классическая формула: «Я сказал, и дух моих предков согласен…» — успеха не возымела, встретили ее холодно. Белый наобещал уже много всего, да слова так и остались словами. Его звезда сильно побледнела со смертью Акомбаки и освобождением пленников. Одно из двух: либо дух его предков солгал, либо виновники кончины колдуна обладали более мощным пиэй, чем белый вождь. Бенуа почувствовал, что ему необходимо срочно вернуть себе дружеское расположение туземцев. Он принялся вспоминать истории из прошлого, напирая на свои заслуги и щедрые возлияния на похоронах жреца. Но что значили теперь для краснокожих эти россказни, когда тело бедного «Который уже пришел», потерявшее голову, будет погребено — увы! — по низшему разряду…
Осиротевшему племени следовало как можно быстрее поставить заслон от новых несчастий и возвести в высший ранг красивого подростка с гордым выражением лица, величественной осанкой и — что важно — с таинственным ожерельем. Этот взрослеющий мальчик внушал индейцам безграничное доверие.
Бенуа хорошо знал туземцев. Он видел, что партия проиграна, и не думал бороться. Его сообщники обратились в бегство, его влияние на индейцев, которое он поддерживал только с помощью Акомбаки, ушло в прошлое. Авантюрист решил укрыться в лесу, оставаясь, однако, в пределах досягаемости лагеря, чтобы воспользоваться грядущими событиями или спровоцировать их в случае необходимости.
Бородач скатал свой гамак, наполнил вещевой мешок провизией, аккуратно зарядил ружье, погрозил кулаком в пространство и потихоньку скрылся.
Посвящение нового вождя должно было состояться утром следующего дня. Его воины, чтобы защитить своего избранника и самих себя от опасных сюрпризов, на которые так богаты девственные леса, укрепили площадку вышеописанным способом. Они разожгли костры, поставили часовых, вменили им в обязанность каждые четверть часа обильно сыпать на горящие угли зерна ужасного кайеннского перца, который еще называется бешеным стручком.
При сгорании маленького красного плода из семейства пасленовых образуется едкий, раздражающий и удушающий пар, вдыхание которого хотя и не очень опасно, немедленно вызывает те явления, которые сделали атаковавших робинзонов беззащитными.
Над ними занесли мачете, их вот-вот обезглавят. Но Шарль услышал команду на французском языке и вслед за ней — крик отчаяния и тоски. С силой оттолкнув телохранителей, он прыгнул сквозь человеческую стену, развел ножи, занесенные над его близкими, и бросился в объятия отца.
— Папа!.. Анри!..
— Шарль! Дитя мое милое! — воскликнул все еще незрячий изгнанник, которому только слух не изменил. — Шарль!
Ожесточение индейцев умиротворилось поведением молодого человека, чьим желаниям отныне все беспрекословно повиновались. Перед новоприбывшими стали заискивать, хотя их первоначальные намерения представлялись подозрительными, но так пожелал вождь. Обмыли им веки, дали подышать сильным противоядием, и вскоре глаза белых открылись свету.
Тем временем члены второго отряда, притаившиеся в непроницаемой темноте леса, испытывали все большее беспокойство. После первых возгласов нападавших, после торжествующих и возмущенных криков индейцев воцарилась томительная, зловещая тишина. Тревога была настолько остра и непереносима, что мадам Робен, предпочитая бездействию что угодно, дала приказ наступать.
Страх и тоска удесятерили ее силы. Она устремилась легко, словно птица, в направлении огней, пересекла узкое пространство, не замечая препятствий, не останавливаясь на них, и появилась вся в белом среди огненно-красной ночи, как дух любви и свободы. Охваченные священным ужасом, потрясенные ее внешним видом, индейцы бросились к ногам божественной фигуры. Им никогда не доводилось видеть европейскую женщину!
Она остановилась посреди поляны, заметила Шарля в центре живописной группы ее близких — вот и отец, Анри, Ангоссо, Никола… — и протянула руки. Ребенок, совершенно обезумев, думая, что он бредит, бросился к матери и судорожно сжал в объятиях. Героическая женщина, которая до сей минуты не расслабилась ни разу, сотрясалась от рыданий. Ее глаза утонули в слезах. Стоически перенеся страдания, она не выдержала тяжести человеческого счастья.
В момент наивысшего восторга, когда изгнанник вкушал со своей семьей радость чудесного освобождения, неожиданно возникло из-за ствола ауары жуткое видение. Мрачный призрак, выплывший из темноты, с отвратительным землисто-серым, мертвенно-бледным лицом, глазами, сверкавшими холодным металлическим блеском, искаженным в гримасе ненависти ртом — в общем, вся физиономия как будто выползла из преисподней.
«Бенуа!» — собрался крикнуть Робен, узнавший бандита. До бывшего надзирателя было около пятнадцати метров, но инженер не успел вымолвить ни слова. Ружейный ствол вдруг направился в его сторону, прозвучал выстрел, и негодяй громко заорал с чувством удовлетворенной ненависти:
— Это тебе, Робен! А потом и другим…
Громкий стон раненого раздался тотчас. Но отец семейства стоял как ни в чем не бывало, а вот бедный Казимир тяжко рухнул на землю, пораженный пулей в грудь. Добрый старик успел увидеть приготовления мерзавца. И, собрав остаток сил, восьмидесятилетний негр прикрыл друга своим телом.
Индейцы подняли шум, самые находчивые ринулись ловить убийцу, но не тут-то было. Хитрый, как хищник, преследуемый собаками, Бенуа растворился в кустарнике и исчез в ночной темноте.
Растерянный Робен, преисполненный боли и сострадания, поднял беднягу; тот жалобно стонал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204