Да здравствует Пьемонт! Да здравствует Италия! — дружно скандировали зуавы.
Запели горны. Питух со своим отделением направился к товарищу.
— Я обещал исполнить для тебя ригодон. Прими его как искреннее и единодушное поздравление от всего Третьего полка.
Король и маршал удалялись. Раймон, бывалый солдат из отделения Франкура, покачав головой, сказал:
— Какой могучий человек этот король!
— И смелый, как наш Канробер, — добавил горнист. — Да, конечно. Канробер — первый зуав Франции.
— Послушайте! У меня идея!
— Говори!
— Король сражался вместе с нами как одержимый. Это кое-что значит. У себя в стране он монарх и главнокомандующий, а для нас — простой доброволец без чина. Предлагаю произвести его в капралы… Виктор-Эммануил — капрал Третьего полка! Здорово?
— Отлично! Он заслужил это.
— Обсудим после переклички.
Ох, уж эта перекличка после сражения! Как тягостны минуты молчания, когда выкрикивают имя того, кто не вернулся с поля боя. А потом наряд отправляется на поиски погибших, чтобы перенести их к месту захоронения. Случалось, подбирали еще живых, с оторванными конечностями и ужасными ранами, облепленными мухами. Несчастные невыносимо страдали от потери крови, высокой температуры и жажды. То была оборотная сторона победы. Солдаты украдкой смахивали слезы с обветренных лиц, вынося с поля боя останки друзей, которых уже не увидят никогда. Лишь старый солдат ко всему относился философски. Желая поскорее отделаться от горестных мыслей, зуавы с готовностью реагировали на его шутки и, подходя к полевой кухне, уже громко смеялись.
Маленький Виктор Палестро разошелся не на шутку. Франкур никак не мог взять в толк, почему ребенок, крепко спавший под грохот пушек, не желал успокоиться, когда они смолкли.
— Черт побери, — воскликнул он вдруг, хлопнув себя по лбу, — мы сражались целый день, и у него во рту маковой росинки не было!
— Послушай, отнеси его матушке Башу, — предложил Раймон.
Матушка Башу, дородная маркитантка, лет сорока, с черными, уже седеющими волосами, доброжелательно приняла крестника короля. Прижав его к туго затянутой в корсаж груди, она спросила Франкура:
— Что ты думаешь делать с этим ангелочком?
— Я доверяю его вам, матушка Башу. Во-первых, потому что он умирает от жажды, а это по вашей части, во-вторых, ребенку нужна женская забота.
— Конечно, я присмотрю за малышом. Но ему нужно молоко, а у меня только сивуха для ваших ненасытных глоток.
— В обозе, что следует за полком, есть коровы, — заметил один бывалый солдат. — У них наверняка найдется молочко, стоит только подоить.
— Что ж, попробуем! Это, должно быть, не сложно.
Животные паслись неподалеку. Осмотрев коров, зуавы отдали предпочтение буренке с большим выменем, флегматично пощипывающей траву. Солдат, которому было поручено добыть молоко, встал около нее на колени и, поставив под вымя кастрюльку, попытался произвести необходимую операцию. От сильнейшего удара копытом в плечо бедняга перевернулся через голову и отлетел шагов на десять. Последовал взрыв хохота. Другой зуав подобрал кастрюлю и стал осторожно подходить к корове. Но не успел он расположиться под ее брюхом, как таким же манером был опрокинут на землю. Взбешенное животное обернулось и, увидев повсюду красные камзолы, угрожающе наклонило голову, собираясь броситься на ненавистный цвет. Зуавам ничего не оставалось, как пристрелить корову. Обозный укоризненно покачал головой:
— Убивать коров — жестоко!
— А что-нибудь дельное ты можешь предложить? — смерив его презрительным взглядом, спросила маркитантка.
— Одолжите-ка мне ваш белый колпак, рубашку и фартук, матушка Башу.
— А ты не так прост, как кажешься с виду. Что ж, бери, и удачи тебе!
Обозный водрузил колпак на голову, одел рубашку и завязал фартук. В таком одеянии юноша напоминал толстую доярку с фермы. Зуавы, стоявшие в стороне, толкали друг друга в плечо и хохотали, держась за животы. А тот, над кем потешались, напевая старую босеронскую песенку, уверенно подошел к пестрой розовогубой корове и ласково погладил ее. Не переставая петь, он поставил кастрюлю на землю, присел на корточки и быстро и сильно надавил на соски. Тотчас белые струи звонко ударили о дно и края посуды. Через пять минут емкость наполнилась до краев.
— Браво! — кричали потрясенные зуавы. — Да здравствует Обозный! Качать его! Качать!
— Только без глупостей! Вы опрокинете кастрюлю, и малышу ничего не останется, как сосать палец.
— Да, ты прав!
— Возьмите, матушка Башу, и накормите как следует нашего малютку.
Маркитантка налила молока в стакан и приблизила его к губам ребенка:
— Пей, малыш! Пей, как большой мальчик, а вечером у тебя будут бутылка с соской, трубка из птичьего пера и пеленка.
— Бог мой, как он свистит! — заметил бывалый зуав. — Вот это, глотка!
— Да, Питух может позавидовать.
— Сейчас видно, что у малыша главное достоинство зуава — альтерация!
— Тогда сыграем в его честь марш. Да здравствует Виктор Палестро! Да здравствует сын зуавов! Да здравствует крестник короля!
Не обращая внимания на шум, маленький обжора пил молочко, отфыркиваясь и пуская пузыри розовыми губками. Насытившись, он заснул на руках маркитантки, которая смотрела на него с материнской нежностью.
— А теперь, — объявил Франкур, — идем к королю!
Спустя полчаса делегация из шести старых капралов полка, возглавляемая седьмым и самым молодым среди них — Франкуром, просила аудиенции монарха. Их проводили на гумно, где Виктор-Эммануил, сидя на охапке соломы, с аппетитом ел поленту из солдатского котелка. Семеро воинов отсалютовали королю оружием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54