Конечно, плод мне знаком. Но разве ты не знаешь: я терпеть не могу древесных тыкв-калебасов?Фрике было известно, что этот плод малопитателен и безвкусен и вряд ли годится для подкрепления тех, кто чуть не умирает от голода.А Мажесте, не поняв, почему друг так рассердился при виде тыкв, продолжал заниматься делом: взял у гамена нож, отсек ветку, аккуратно очистил ее от коры, затем заострил один конец. Быстро найдя на земле поваленное дерево, сделал на стволе зарубку, вставил туда острый конец, обложил это место сухим мохом и начал быстро вращать ветку.— А! Прекрасно, значит, у нас будет огонь, — произнес Фрике и стал охапками собирать хворост. — Правда, — добавил он, — крутить придется долго. Что ж, целиком и полностью полагаюсь на тебя.Трение друг о друга двух кусков дерева увенчалось успехом: пошел густой дым. Мох затрещал и стал разгораться.— Ну и ну! Правда, этот костер разведен не для того, чтобы греть усталые ноги, ведь они пока не отморожены, и сезон каштанов еще не наступил.Хворост неторопливо потрескивал. Мажесте ловко разрезал пополам три самых лучших калебаса, выскреб мякоть, и из каждой тыквы получилось по две крепких и прочных миски.— Великолепно! У тебя тут золотая посуда! Умеешь принимать друзей!Мажесте разрывался на части, не произнося ни слова, работал как одержимый.Выбрал четыре дерева, быстро сделал на одном надрез на высоте тридцати сантиметров от земли и, поместив под разрезом миску емкостью в два литра, набрал желтовато-белого, вязкого сока. Эту операцию он проделал трижды.Затем дошла очередь и до плодов хлебного дерева. Мякоть их оказалась белой, плотной, рассыпчатой, как у картофеля, печенного на пару. Негритенок быстро и аккуратно порезал эту массу на ломти, как хлеб, и, положив на угли, слегка обжарил.— Браво! Браво! — энтузиазмом восклицал Фрике, опьяненный запахом горячего хлеба. — Ты молодчина из молодчин! Хлеб! Молоко! Да ты просто умница! Ты хоть понимаешь, о чем речь? Решив после спектакля в театре «Порт-Сен-Мартен» отправиться в кругосветное путешествие, я даже не предполагал, что будет так забавно. Знаешь, мы с тобой ни дать ни взять два робинзона.И парижанин, ухватив в правую руку большой ломоть импровизированного хлеба, в левую — калебас, наполненный соком масличного дерева («Bassia Parkii» для посвященных), принялся есть и пить с аппетитом, который бывает только после бешеной скачки у людей с чистой совестью в восемнадцать лет.Мажесте тоже ел от души. Он был доволен вдобавок и тем, что белый брат пришел в восторг от его кухни.— А знаешь, — вдруг проговорил наш неисправимый резонер Резонер — человек, который любит рассуждать длинно и нравоучительно.

, — ты по натуре человек деятельный и сообразительный. Иначе я бы сейчас не смог разговаривать с тобой, умер бы от голода. Притом одному Богу известно, как бы я в Париже добывал пропитание. А впрочем, и ты бы там неплохо устроился, только бы не торговать табаком. Но это не важно, необходимо разыскать доктора и месье Андре…— Доти! Адли! — грустно повторил негритенок.— Увы, мой бедный младший брат, приходится признаться: мы их потеряли… Успокойся, найдем. Видишь ли, для двоих матросов земля слишком тесна, чтобы они не встретились. А в общем-то дела наши не так уж плохи: сыты, сейчас выспимся на берегу реки, потом спустимся вниз по течению; так постепенно достигнем цели. Давай срежем по здоровенной дубине. Это необходимая вещь в стране змей всех размеров и расцветок. Моя бедная нога опять не гнется. Однако на войне как на войне.Молодые люди находились не более чем в пятистах метрах от того места, где рухнул слон. Теперь они вернулись по своим следам и вышли на крутой берег, куда бедное животное уже не смогло взобраться.Быстро надвигалась ночь. О продолжении путешествия речи быть не могло, следовало поискать место для ночлега.После продолжительных поисков они устроили на нижних ветвях баобаба нечто вроде прочного птичьего гнезда, сплетенного из стеблей, куда Фрике натаскал сухой травы. Место ночлега оказалось удобным и неприступным для хищников, которые с ревом и рыком сразу же после захода солнца принялись подбираться к павшему слону.Несмотря на.жуткую серенаду, устроенную голодными тварями, юноши спали сном праведников и спрыгнули на землю, как только первые лучи утренней зари окрасили верхушки деревьев в розовый цвет.— Вперед, в путь! — Фрике, предусмотрительно положив в капюшон бурнуса очищенные плоды хлебного дерева.— Пеед, уть! — эхо, повторил Мажесте, который с удовольствием копировал речь Фрике, но никак не мог научиться произносить «р».Не прошли они и десяти шагов, как с противоположного берега реки поднялось легкое облачко белесого дыма и раздался выстрел. Негритенок отчаянно закричал. Храбрый Фрике в одно мгновение оттащил его за дерево.— Негодяи! Паршивцы! Что ты сделал им, маленький мой? Да у тебя разворочено плечо! Как сильно хлещет кровь! Надеюсь, кости-то целы? Это сделали, конечно, убийцы Озанора, они шли по нашим следам. Какие мерзавцы! До чего же скверно устроен мир! В чем мы провинились, за что в нас надо палить из поганых ружей и обстреливать кусками железа?Фрике, несмотря на свою гневную речь, не сидел сложа руки; осмотрев рану негритенка, он попытался остановить кровь, которой было, увы, немало. Но, к счастью, рана оказалась хоть и большой, но не очень опасной.— Ничего, — проговорил Мажесте.— Молодец! Держись! Эти негодяи за все ответят! Положу сейчас тебе на плечо холодный компресс, как клал доктор на живот Ибрагима. Холодная вода хорошо действует на раны. А пока проверим, можно ли пройти к реке.Фрике выглянул из-за дерева и увидел с десяток жестикулировавших и собиравшихся перейти реку чернокожих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128