это едва ли можно считать за удачный рецепт для исправления вина.
– Но этих рецидивистов, как ты их называешь, разве так много?
– Около двадцати тысяч! Двадцать тысяч негодяев, без удержу и надзора, точно эпидемия, ворвутся в круг честных и порядочных людей, в среду тихого работящего населения Гвианы. Это положительно заставляет меня содрогаться!
Подумали ли они, в самом деле, о последствиях того, что они предлагают? Чтобы очистить крупные центры от всяких отбросов, от всякого нежелательного элемента, они не стесняются подвергнуть опасности и жизнь, и имущество честных граждан, таких же искренних, верных и любящих сынов Франции, как они сами, а даже и более их! Ну, будь Гвиана новой страной, колонией, не имеющей жителей, одиноко заброшенной среди океана, то такую меру можно было бы только приветствовать; но ведь дело обстоит совершенно иначе!
– Ты прав, но как это лично задевает нас? Мы находимся так далеко от будущего места ссылки!
– Для нас опасность будет, быть может, еще больше, так как мы находимся на нейтральной полосе, на которую заявляют свои права и Франция и Бразилия, и в которой ни та, ни другая страна не являются хозяевами и не могут проявлять своей власти. Нельзя ожидать от ссыльных, что они добровольно подчинятся судебному приговору. Одна мысль о принудительном пребывании в стране, где царит известный порядок и законы, об обязанности трудиться и подчиняться существующим законам для таких людей будет невыносима. Я уверен, что они сделают все на свете, чтобы избавиться от всего этого. И не будет ли соблазном для них, если бок о бок с их местом заключения находится страна, не имеющая господина, не знающая властей, законов и прав, куда без особого труда могут бежать все, как обыкновенно бегут сюда беглые каторжане из острогов. По их примеру, эти свободные ссыльные, без сомнения, станут покидать свои места ссылки и переселяться сюда. Здесь они могут жить по своему желанию, как и чем угодно, без помех и стеснения, дав полную волю своим низким инстинктам! Как видишь, положение будет весьма незавидное для всех нас; ведь мы, так сказать, являемся гражданами, не имеющими родины! ..
В этот момент со стороны хижин негров и индейцев раздались звуки какой-то тревоги.
– Что там такое? – спросил Шарль, быстро встав со стула.
Высокий, рослый негр, бледный, как бывают бледны негры, когда они чем-либо сильно взволнованы или испуганы, то есть пепельно-серый, в несколько прыжков взобрался на лестницу, ведущую в жилище господина, и, задыхаясь, проговорил:
– Господин, там чужие люди… белые… Они сожгли наш маленький карбет у бухты Женипа… увели скот и убили моего брата Квассиба… Я был там и получил рану! – с этими словами негр указал на свое плечо, разрубленное сабельным ударом.

ГЛАВА VI


Признание разбойника. – Нотариуса действительно убили. – Бесстыдное нахальство. – Луш дешево отделывается. – Неробей! – От Аппруагадо Ойапокка. – Лихорадка. – Переправа через реку. – Обетованная земля. – Планы на будущее. – За старое ремесло. – Надо работать, чтобы есть! – Первые жилища. – Импровизированный обед. – Избыток. – Грабеж. – Едва став свободными, они помышляют уже о рабах. – По губам текло, а в рот не попало. – Преследование. – Португальцы. – Луш, готовый расплатиться, все-таки не расплачивается. – Новые опасения. – Страшные угрозы.

Вернемся на правый берег Аппруага, поросший вековыми деревьями, в тени которых беглые каторжники предавались отвратительному обжорству на своем людоедском пиру.
– Но, – воскликнул с ужасом и отвращением Шоколад, – то, что вы мне предлагаете, ведь человеческое мясо!
– Ну так что же из того, если бы и так? – возразил Луш. – Нотариус приказал долго жить, а мы здесь подыхали от голода… Пусть же мертвые послужат на пользу живым!
– Луш прав, – поддержали остальные негодяи с набитыми ртами. Но, заметив, что араб и мартиниканец с отвращением и ужасом отбросили от себя куски, которые они ели, Красный цинично добавил:
– Э, да Арби и Немытая рожа что-то жеманятся… Ну, тем лучше: нам больше останется!
– Так скажите мне, – сказал с видимым усилием Шоколад, – скажите мне по крайней мере, что вы его не убили!
– Да говорят же тебе, что его угорь прикончил. Немало было с ним хлопот, чтобы вытащить его из воды… Если бы не голод, так мы и возиться-то с ним не стали бы!
– Глупости! – возразил Луш, сознавая за собой поддержку Геркулеса и испытывая какое-то злобное наслаждение задирать Шоколада. – Ну а что если бы угорь был тут ни при чем? Что бы ты сделал, скажи на милость?
– Я предпочел бы вернуться туда, откуда мы бежали, и снова влачить за собой цепь и ядро и до конца дней моих есть одни квашеные огурцы, чем оставаться еще хоть одну лишнюю минуту с вами! – отвечал с негодованием Шоколад.
Луш засмеялся скрипучим, старческим смехом.
– Э, да ты, брат, проповедуешь не хуже заправского попа! Тебе бы и следовало идти в попы, чем жениться и доводить себя до прихлопывания твоей чертовки! ..
При этих словах несчастный резко вскрикнул и, побледнев, как мертвец, одним прыжком, словно тигр, бросился на старого негодяя, согнул его, как тростинку, пригнул к земле и ударом ноги приготовился было раздавить ему череп.

– Помогите! – захрипел старый разбойник. – Помогите! Прирежьте его, как свинью! ..
Геркулес кинулся было на защиту своего сообщника, но тут же упал, как подкошенный, сраженный ударом кулака гиганта. При виде этого Красный и Кривой не решались тронуться с места. Судьба Луша, казалось, была уже решена; но вдруг в душе Шоколада произошел какой-то переворот, и он выпустил из рук негодяя и отрывисто проговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28