спорящие почти кричали, уже не слыша друг друга.
– А вы знаете, каков он, бигорн? – произнес наконец сэр Джордж, воспользовавшись секундной паузой.
– Ну, по рассказам, по описаниям знакомых…
– Это прекрасное животное. Охота на него трудна, драматична, вся на нервах, тут требуется железное здоровье, необыкновенная ловкость и редкостная удача. Я предпочитаю бигорна кейптаунскому льву, пантере с острова Ява… даже, пожалуй, королевскому тигру… Тигра можно все-таки догнать, а за бигорнами не угонишься… Скоро их уже не останется, это восхитительное животное исчезнет, как гризлиnote 6, как бизоныnote 7, как многие другие виды…
– Значит, – робко роняет мистер Проктор, – вы охотились на бигорна?
– Одного я даже подстрелил и потом ел из него котлету. Котлета стоила мне тысячу фунтов, но я не жалею.
– Поэтому никому, кроме вас, не разрешить наш серьезный спор.
Вовлеченный в обсуждение любимой темы, сэр Джордж в конце концов поднялся.
Это был человек неопределенного возраста, скорее усталый, чем пожилой, высокий, худой, угловатый, с бесстрастным, почти холодным лицом, равнодушными бесцветными, ни на чем не задерживающимися глазами, с прямым – почти без губ – ртом, над которым нависал нос, напоминающий ястребиный клюв.
Его неподвижное лицо странной бледности обрамляли бакенбарды, словно посыпанные перцем и солью, в свисающих усах шатена сверкали седые нити. Темные, густые, с приятным блеском волосы контрастировали с седой бородой.
В общем, сэру Джорджу Лесли уже перевалило – и похоже давно – за сорок. Богатый, элегантный, истинный джентльмен, убежденный холостяк, он большую часть своей жизни странствовал. Его приключения возбуждали интерес публики, уважающей спортсменов. В Лондоне несколько сезонов подряд только о нем и говорили, хотя и без особой симпатии.
Рассказывали страшные истории с сэром Лесли в качестве героя, ему приписывали – не приводя, правда, никаких деталей – поступки, математически рассчитанные и убийственно хладнокровные, свойственные людям, не боящимся крови. Офицер индийской армии, погибший впоследствии при странных обстоятельствах, вспоминал даже, что сэра Лесли прозвали Вампиром…
Ничем не подкрепленные слухи все-таки оставляли в общественном сознании смутный зловещий след.
– Честное слово, – сэр Лесли скрестил руки на худой, но широкой груди, – мне трудно привести вас к согласию. Скорее, пожалуй, баран, насколько смутные воспоминания позволяют мне иметь собственное мнение.
– Баран, я же говорю! – закричал обрадованный Проктор.
– Его закрученные спиралью рога, крупные, с поперечными полосками, длинные (порой до пятидесяти двух дюймов) – это рога барана.
Вулф прервал его:
– Однако лежбища, и поразительная подвижность этих животных сближают их с козами. Как утверждает Джеймс Фергюссон, бигорна, на которого любят охотиться в Скалистых горахnote 8, можно считать и козликом.
– Но он же бывает около двух метров в длину. Впрочем, какая разница – особенно сейчас, – коза это или баран? Но вы, Фергюссон и Вулф, хотите все-таки заключить пари? note 9
– Конечно! Я ставлю тысячу фунтов за козу!
– Я ставлю тоже тысячу…
– Тысяча фунтов! Неплохая сумма, особенно когда уверен, что выиграешь… Ну что ж, спорю на пять тысяч фунтов, а вы, Проктор?
– Идет! Тоже пять тысяч! – решается толстяк после долгих колебаний.
– Сделка заключена, – воскликнули в один голос Вулф и Фергюссон.
Сумма в пятьсот тысяч франков при таком ничтожном предмете спора кажется нам, французам, слишком большой. Для Англии же, где во всех слоях общества пышно расцветает мания пари, это обычная ставка: древняя, пресыщенная, артистичная нация жадна на эмоции.
Пари, предложенное сэром Джорджем Лесли и принятое его собеседником, скоро приведет к драматическим последствиям.
– Ну хорошо, – бросает Фергюссон, – но как доказать правоту или ошибочность наших утверждений?
– Очень просто, – отвечает сэр Джордж. – От Ливерпуляnote 10 в Галифаксnote 11 пароход отправляется в полночь. Сейчас два часа. Чтобы собраться, времени более чем достаточно. Мы отчаливаем от пристани Ливерпуля, через семь дней прибываем в Галифакс, там садимся на канадский трансконтинентальный поездnote 12 и через шесть дней будем в Виктории, красивейшей столице Британской Колумбииnote 13; оттуда регулярно организуются маршруты в Скалистые горы. Вот и все.
– Вы говорите «отправляемся»… Кто именно?
– Да все мы, черт возьми, все заключившие пари четыре члена Клуба охотников. Мы, охотники…
При этих словах Проктор, Фергюссон да и сам Вулф, как будто привыкшие к такому глобальномуnote 14 английскому, ни перед чем не останавливающемуся мышлению, переглянулись в смущении: сибаритов-промышленниковnote 15, удалившихся от шумного света, испугал проект, осуществление которого сопряжено с трудностями, усталостью и даже риском.
– Но зачем же отправляться в Скалистые горы? – тихо спрашивает, внезапно успокоившись, Проктор.
– Подстрелить одного или нескольких бигорнов и оценить, так сказать, de visunote 16, кто из нас прав, а кто нет.
– Но мы все-таки не натуралисты, – вступает и Фергюссон, – чтобы определять зоологические виды.
– Это нас не должно останавливать. Возьмем фотоаппарат, снимем животное с разных точек. Привезенный скелет и снимки передадим натуралистам. Этого будет вполне достаточно, чтобы все выяснить.
– Черт возьми! Скалистые горы далеко, а мы не так уж молоды.
– Вы отказываетесь? Что ж, я еду один, чтобы избавить членов Клуба охотников от стыда вечно продолжать это пари.
– Вы поедете? – спрашивает Фергюссон, не сводя с сэра Лесли восхищенных глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9