). Но как далеко она отсюда?
Я искал и разнюхивал, как мог, — у меня ведь и с языками проблемы, и доступ сыщику-любителю далеко не в каждый уголок моста открыт. Потратил несколько месяцев и ничуть не приблизился к разгадке природы или местонахождения Города и Королевства. Они так и остались туманным «не знаю что, не знаю где».
Я давно прекратил эти поиски, осточертело на каждом шагу вязнуть в тлетворной бюрократической трясине. Сложилось впечатление, что любой мой вопрос насчет размеров моста, его предназначения и истории постройки так долго кочует по многочисленным инстанциям, перефразируясь, уточняясь, очищаясь, приглаживаясь и приукрашиваясь, а также отфутболиваясь в другие департаменты и кабинеты, что к тому моменту, когда попадает в чьи-нибудь действительно компетентные руки, успевает утратить всякий смысл… А если и сохранит его остатки каким-то чудом, то любой ответ, пусть даже сравнительно внятный и мировоззренчески осмысленный, с еще большей вероятностью выродится в полнейшую околесицу, пока доберется до адресата.
Все это копание настолько вымотало меня, что одно время я всерьез подумывал укрыться на транзитном поезде и махнуть на поиски проклятого Города или Королевства. Официально моя свобода передвижений ограничена двумя перегонами поезда — это двенадцать секций моста и примерно столько же миль в каждом направлении. Браслет на запястье служит пропуском в этих пределах и сообщает кондукторам, на какое отделение больницы высылать счет за билет. Двадцать четыре мили — это, конечно, щедро, однако тюремная зона не станет волей, если раздвинуть ее границы.
Ехать зайцем я не решился. Рассудил, что лучше вернуть утраченные территории у себя в черепушке, чем разведывать забытые пространства вовне. Но окончательно от этой затеи я не отказываюсь. Дождусь выписки — а там поглядим.
— Орр, с добрым утром.
Мне изволил составить компанию мистер Брук, инженер, — я с ним знаком еще с больницы. Он невысок, смугл, выглядит так, будто на него ежесекундно давит тяжелый пресс. Брук неуклюже усаживается напротив меня и кривится.
— Доброе утро, Брук.
— Видел эти чертовы?.. — Недовольная мина прорисовывается четче.
— … Самолеты? Да. А ты?
— Нет, только дым. Какова наглость, а?!
— Не одобряешь?
— Не одобряю? — (Похоже, мой вопрос озадачил Брука.) — Одобрять или не одобрять — это не мое дело. Но если хочешь знать, я позвонил своему знакомому в «Грузоперевозки и расписание», и там никто ничего не знает об этих… самолетах. Никто ничего не санкционировал! Попомни мои слова: скоро покатятся головы!
— А что, есть законы, запрещающие летать?
— Нет законов, которые разрешают. Вот в чем штука, Орр. Видишь ли, друг мой любезный, нельзя допускать, чтобы люди шатались где им вздумается и вытворяли что захотят просто потому, что им так нравится, просто потому, что им это взбрело в голову. Необходимы… э-э… какие-то рамки. — Он укоризненно качает головой, глядя на меня. — Знаешь, Орр, странные у тебя иногда возникают мысли.
— Кто бы спорил.
Брук заказывает себе кеджери. В больнице мы лежали в одной палате, и его тоже лечил доктор Джойс. Брук занимал должность старшего инженера, специализировался на распределении веса моста по морскому дну и получил травму — что-то там с кессоном, поддерживающим гранитную опору. Физически Брук уже выздоровел, но не оправился от затяжной бессонницы. Что-то в его облике и манерах наводило меня на мысли о плохом освещении, казалось, даже под прямыми лучами солнца он ухитряется оставаться в тени.
— Знаешь, сегодня было еще кое-что странное, — говорю.
Он вроде бы настораживается:
— В самом деле?
Я рассказываю о человеке на больничной койке, о самовключающемся телевизоре и забарахлившем телефоне. Похоже, у Брука отлегло от сердца.
— А, вот ты о чем? Ну, такое часто случается. Готов поспорить, где-то закоротило провода, вот и вся загадка. Свяжись с «Ремонтом и техобслуживанием» и доставай тамошних лежебок, пока не пришлют кого-нибудь.
— Так и сделаю.
— Как там наш шарлатан?
— Джойс? Все еще возится со мной. У меня пошли кое-какие сны, но, боюсь, они… чересчур структурированы для доброго доктора. Мой рассказ он фактически пропустил мимо ушей. Упрекнул меня за прекращение поисков.
Брук сокрушенно цокает языком:
— Видишь ли, Орр, он, конечно, врач и все такое, но на твоем месте я бы не тратил времени на все эти… — он замолкает, подыскивая хлесткий эпитет, и не находит, — расспросы. Очень маловероятно, что они тебя куда-нибудь приведут. И уж памяти не вернут, не надейся. И еще: стоит ли глазеть, как школьница, на такую дребедень? — Он машет рукой в сторону пасторального пейзажа на стене и хмурится, словно углядел на лакированных панелях какую-то малозаметную гадость.
— Брук! — укоризненно смотрю на него. — Неужели тебе самому не хочется увидеть что-нибудь, кроме моста? Горы, лес, пустыню? Ты хоть представь…
— Друг мой любезный, — мрачно-терпеливым, почти усталым тоном говорит он, глядя, как официант наливает ему кофе, — а ты хоть представляешь, сколько под нашими опорами залегает самых разных горных пород?
Чувствую, что напросился на лекцию по геологии, но это хоть шанс съесть пряные почки — они уже поданы и остывают.
— Нет, — признаю.
— Так я отвечу. Не меньше семи чистых, не считая десятков переходных. Представлены все комплексы: и осадочный, и метаморфический, и магматические — интрузивный и экструзивный. Мощнейшие толщи базальтов, долеритов, кальцитов и карбоновых песчаников, базальт-трахитовые агломераты, базальтовые лавы, третичный и старый красный песчаники, и уймища сланцевого песка, и все это — в сложных складках, еще даже не закартированных…
Больше мне никаких пород не переварить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15