Волосы на голове мужчины – это ведь не соль в еде: убавить их можно, а вот прибавить – никак.
– О, как мудро – прямо сердце щемит. Продолжай.
– Он мерзкий, отвратительный или, может, урод какой-нибудь?
– Ничего подобного.
– А ты можешь себе представить себя с ним в постели? … Алло? Катрин? Алло?
– Представила.
– Ну и?..
– Так себе.
– А ты представила, как будешь изображать оргазм?
– Да. Наверно. Можно и так сказать.
– Но тебе не было совсем уж тошно?
– Тошно – нет. Я бы сказала, как-то неприятно.
– Почему?
– Я никогда не ложусь в постель с тем, к кому меня не тянет.
– Правда?
– Чистая правда.
– Невероятно. Но, во всяком случае, в мыслях ты не увидела никакой гадости, верно?
– Верно. Но одно дело вообразить себя с ним в постели, и совсем другое – на это решиться, понимаешь?
– Так для этого и нужно воображение, глупая ты, это у нас как бы встроенный видик. Если изображение не совсем плохое, то в реальности, возможно, будет лучше.
– Так что мне, выйти за него замуж и спать с ним без любви, но оставить моего любимого в качестве любовника?
– Наконец-то дошло.
– Тут могут возникнуть сложности. Не знаю, что из этого выйдет в государстве, где хорошую жену можно купить за трех яков.
– А ты будь осторожна. И потом, он же мужчина. Он тоже будет тебе изменять. Вот и получится взаимность.
– А дети?
– А что дети?
– Вдруг он захочет детей? Ему же нужно продолжать династию.
– Ну… может, ты бесплодна.
– Я не бесплодна.
– Проверяла?
– Проверяла.
– Ну, так принимай противозачаточные. А ему скажи, что это таблетки от головной боли. Он и не узнает.
– Довольно убедительно.
– И потом, когда у тебя уже будет прочная связь, точнее, две прочных связи, одна с королем-принцем, а другая с возлюбленным, может, ты еще передумаешь. Может, ты поймешь, что все это время хотела иметь детей.
– Ты, похоже, задалась целью меня убедить.
– Хм. Этот принц; надо учитывать его цвет кожи. Он… м-м-м… смуглый? Я имею в виду, по сравнению с возлюбленным? Ты могла бы… возможно ли?..
– ...Нет, я не хочу, чтобы…
– … Да, ты права, лучше не надо.
– Определенно нет. Мне, чего доброго, отрубят голову или еще что-нибудь.
– А они там за такие дела головы отрубают?
– Вообще-то у них нет смертной казни. В этом отношении они более цивилизованы, чем Соединенные Штаты.
– Да ну? Скажи на милость. А сколько у них авианосцев?
– Ты знаешь, им не особо нужны авианосцы, Гималаи со всех сторон окружены сушей.
– А бомбардировщики? Крылатые ракеты? Ядерное оружие?
– Ты права, им не под силу тягаться со Штатами в вопросах исправительной системы.
– Ты отдаешь себе отчет, что в результате всего этого у тебя окажется три гражданских паспорта?
– Вот беда! Как же я не подумала!
– Ну, ты ведь…
– Подожди, Люс, до меня еще кто-то дозванивается. О черт. У меня самые дурные предчувствия, Люс.
Мисс Хеггис сидела на парапете в дальнем конце кристально-чистого отражающего водоема длиной в милю. Ее ноги свисали почти в воду, а волосы, обычно аккуратно собранные в пучок, седыми прядями падали на расстегнутый воротничок. Она не обернулась, когда я остановила старую «ланчию» у нее за спиной.
Подойдя к ней, я села рядом на каменные плиты, поджав ноги. Из густо-серых туч, затянувших небо, сыпался мелкий дождик, который у нас в Шотландии называется моросью.
– Как это прискорбно, мисс Хеггис.
– Да, – вяло ответила она, не отрывая взгляда от водной поверхности. – Очень прискорбно.
Я неуверенно вытянула руку. Она еле заметно подалась ко мне. Напряжение ее не исчезло, она не стала всхлипывать, но прильнула ко мне, обняла и погладила, как бы утешая. Так мы и сидели. В Шотландии вместо «плакать» иногда говорят «причитаться», и мне только тогда открылась странная вещь: когда плачешь на проводах, тебе причитается встреча.
На полпути к дому я остановилась и взглянула на его громаду снизу вверх. Мисс Хеггис последовала моему примеру, как будто впервые заметила прихотливые каменные украшения. Потом она шмыгнула носом, застегнула воротничок и заколола волосы.
– Вы не знаете, что будет с Блискрэгом, миз Тэлман?
– Скорее всего, он отойдет Национальному фонду по охране памятников, но, думаю, только на том условии, что вам позволят остаться здесь.
Она кивнула. Я вытащила из кармана клочок бумаги:
– А вот и мое наследство.
Мисс Хеггис покосилась на записку.
– Дэвид Реннел? Он работал у нас садовником. Неплохой малый. Мистер Ферриндональд устроил его на работу в компанию.
– Да, совсем недавно, на завод неподалеку от Глазго. Извините, мисс X., если этот разговор некстати, но дядя Фредди явно считал, что это очень важно, так что я хотела бы срочно поговорить с мистером Реннелом. Вы не могли бы нас представить друг другу?
– Конечно, миз Тэлман.
От мисс X. мне требовалось не столько формальное представление, сколько безотлагательное удостоверение моей личности; дядя Ф. оставил Дэвиду Реннелу указания ответить на все мои вопросы, если я когда-либо с ним свяжусь.
– Вы были там, внутри?
– Был, миз Тэлман. Там вроде бы уже нет никакой секретности. Люди входят и выходят, убирают помещение и все такое. – У него был мягкий йоркширский говорок.
– Называйте меня просто Катрин, а я вас – Дэвид, договорились?
– Договорились.
– Итак, Дэвид, что там происходит? Что бросилось в глаза?
– Просто большое пустующее помещение. Там стояли контейнеры с кислотой, но я поговорил с одним парнем – они пустые, их поставили туда на следующий день, когда все, что там было раньше, вывезли.
– А что там было раньше?
– Не знаю. Все, что было, исчезло в ночь на двадцатое. Кто-то видел, как на следующее утро выносили множество рабочих столов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109