Мы прошли в ателье Венедикта, если можно таким солидном словом назвать большую светлую комнату с высокими потолками и готическими окнами.
Она тоже подверглась капитальному ремонту и перепланировке, а потому казалась современной реалистичной картиной, на которой была изображена легкими светлыми мазками классическая мастерская художника с мольбертами, неоконченными полотнами, станком, напольными вазами и двумя статуями каких-то древнегреческих богинь.
Эту идиллическую обстановку портил лишь большой круглый стол посреди комнаты, заваленный как попало разнообразной снедью и заставленный бутылками – и полными, и уже пустыми.
Вокруг стола расположилась весьма разношерстная компания – семь или восемь человек, среди которой я сразу вычислил трех иностранцев. Остальные были коллегами Венедикта.
– Кто это? – спросил я шепотом уже на ходу.
– Мои американские заказчики, – гордо ответил Веня. – Вчера прилетели.
– Даже так… – Я был заинтригован.
– Договор хотят заключить. Только я в английском ни бельмеса, знаю не больше двух десятков фраз, пришлось заказать переводчицу.
Переводчицей оказалась чопорная девушка, которая пыталась изобразить из себя английскую леди.
– Здравствуйте, – сказал я сдержанно и вежливо склонил голову.
– Хэлоу! – дружно откликнулись янки, которые были уже на хорошем подпитии.
– Это мой друг, – объявил Венедикт. – Переведи, – обратился он к «леди».
Девушка послушно исполнила его просьбу. Английский язык она знала так себе, не очень, поэтому говорила медленно, тщательно и с сильным акцентом выговаривая слова.
Я решил не мучить эту горемыку и перешел на английский сам, потому что в свое время мне пришлось выучить его в совершенстве. Нас готовили воевать на территории врага, хорошо готовили, так что даже по истечении многих лет я мог болтать по-английски как попугай.
Я сказал (брехло собачье!), что мне приятно видеть представителей такой могущественной и уважаемой в мире державы в наших краях и что готов немедленно поднять бокал за мир и дружбу во всем мире. (Тут уж я душой не покривил).
– О, вы знаете наш язык!? – обрадовались американцы.
– Немного, – ответил я скромно.
– У вас отличное произношение, – возразил один из янки, костистый угловатый малый с холодными настороженными глазами. – Вы, наверное, учились в Англии?
Нет, там мы проходили производственную практику, едва не брякнул я первое, что взбрело в голову. Я даже открыл рот, но тут же прикусил язык. Конечно, противостояние США и СССР осталось в прошлом, но зачем американским гостям Венедикта знать, что собой представляла эта «практика» и чем она закончилась.
– К сожалению, не довелось, – ответил я как можно искренней. – Просто я имею большую склонность к иностранным языкам.
Венедикт слушал разговор, в изумлении вытаращив глаза. Он не знал о моих талантах полиглота, поэтому был удивлен до крайности.
– Вот те раз… – сказал Веня несколько растерянно, когда я и все трое янки удовлетворили взаимное любопытство и выпили по единой – за дружбу между народами всех стран. – Ты что, от нечего делать на иностранные языки приналег?
Заметив, что к нашему диалогу внимательно прислушивается американец с отмороженными глазами (который только что в разговоре со мной посокрушался, что русским практически не владеет), я как можно непринужденней ответил:
– Ну. Хочу съездить за бугор по турпутевке. А там без английского, сам знаешь, никак.
– Завидую я тебе…
– Это почему?
– Для творческой личности иметь богатого спонсора – предел мечтаний.
– Во-первых, Веня, я не творческая личность, а во-вторых, богатая жена не спонсор, а лишняя головная (нет, скорее зубная) боль. Уж поверь мне…
В этот миг я заколебался – рассказать ему о своих злоключениях или промолчать? После недолгих размышлений я тяжко вздохнул и решил, что все равно у Венедикта на постой не останусь, а значит, нечего тут трепаться насчет личных коллизий.
И уж тем более мне не хотелось своим мрачным повествованием портить светлое настроение своего приятеля, который наконец решился связать себя семейными узами. Зачем ему знать, что после медово-карамельного года совместной жизни часто следует горькая полынная настойка, которую хошь, не хошь, а хлебай.
У Венедикта я долго не задержался. А все потому, что девушка-переводчица, наблюдая, как я совершенно свободно изъясняюсь с американцами, возненавидела меня тихой ненавистью. Я это видел по ее глазам. Оно понятно – получалось так, что я отбиваю у нее кусок хлеба.
Поэтому, чтобы не травмировать совсем погрустневшую переводчицу и дальше, я попрощался (не без сожаления, не скрою) с веселой компанией, вызвав при этом бурный протест Венедикта, и покинул уютный шалман художника налегке, безо всяких объяснений оставив на его попечение сумку со шмотками и кларнет.
Уходя, я спиной чувствовал пронизывающий взгляд янки с холодными глазами. Как мне знакомы были такие взгляды…
Похоже, это был мой коллега по прежней жизни. Только, в отличие от меня, резервиста и пенсионера, угловатый, хорошо тренированный американец, похоже, был при исполнении.
Вот и верь потом политикам-краснобаям, которые уже все уши прожужжали о стратегическом партнерстве с Америкой. Правильно говорили наши предки, сидя в окопах на передовой: дружба – дружбой, а табачок – врозь.
Интересно, где теперь наша передовая? Как на меня, то разговоры о террористах – это не более чем флер, под которым пытаются скрыть какие-то глобальные вещи, которые ничего хорошего народам Земли не принесут. В этом можно не сомневаться.
Политики еще ни разу в мировой истории не совершили доброго дела добровольно, а не под давлением обстоятельств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102