– И что конкретно его интересует? – спросил я, неизвестно отчего начиная волноваться.
– Говорю же тебе, сущие пустяки. Он хочет узнать, где точно жил монах.
– Что значит – где? Ты же сам мне говорил, что у Киндея.
– Правильно говорил. Только снимал он угол не в самой избе, а в овине, что на заднем дворе когда-то стоял. Добротный овин, старой постройки. Грят, он был там еще до прихода Киндея.
– То есть, ты хочешь сказать, что Киндей построил избу не на пустыре?
– Ну.
– И что на этом месте находилось?
– Говорю же тебе – овин. Добротный, большой, на фундаменте, сложенном из дикого камня. Такие у нас не строили. Чужой овин. И очень старый.
– А ты откуда знаешь? Видел его, что ли?
– Знамо, видел, – с достоинством подтвердил Зосима. – Я, конечно, тогда еще мальцом был, но овин хорошо запомнил. Его в тридцать первом году разобрали, когда колхоз начинался.
– Зачем разобрали?
– Чтобы клуб в деревне построить.
– Построили?
– Хе-хе… Как-то не получилось.
– Кто бы в этом сомневался… А куда девался стройматериал?
– Дык, это, свои же и растащили по домам. Первые коммунары. Кому на фундамент, кому на венец… Дерево-то хорошее было, привозное. У нас такого и близко нету. Говорили, что заморское. Пахло, как в церкви.
– Наверное, ты тоже подсуетился…
– Так ведь все стало общим. Но я взял только два бревна. И сразу спрятал. Молод был, боялся… Попилил потом, после войны, на доски и сделал полати. Больно запах мне понравился. Будто в летнем лесу. Лежишь зимой на полатях, на улице мороз, а в избе цветами пахнет. Просто чудеса.
– И где теперь твои чудо-полати?
– Жонка… кажись, вторая, в печи сожгла, пока я был на охоте.
– Чтобы ты бока себе не отлеживал… – Я рассмеялся. – Заботливая.
– Эт точно.
– Я так думаю, сей недостойный поступок супруги был последней каплей, которая переполнила чашу твоего терпения.
– Ну, она, конечно, была не права. Я так это ей и сказал. Напрямую. А она взяла и ушла. Навсегда. Чего, спрашивается? Ох уж эти бабы…
– Не говори, кума, сама пятый раз замуж выхожу… Про то, что ушла, – ладно. А вот полатей действительно жалко. Я предполагаю, что овин был сложен из стволов сандалового дерева. Оно и сейчас дорогое до неприличия, а в старые времена ценилось едва не на вес золота. Это и вовсе чудеса. Как оно сюда попало, кто его привез? И вообще – зачем кому-то надо было ехать в лес со своими дровами? И ныне стройматериала кругом сколько хошь. А тогда леса и вовсе были дремучими, нетронутыми. У кого-нибудь остался хоть кусочек дерева из овина?
– Одни камни, – огорченно покривился Зосима. – Те, что с фундамента. Но они самые обычные. Таких по лесу хватает. Везде разбросаны.
– Понятное дело – ледник притащил. Но ты говорил, что ваши местные ловкачи использовали бревна из разобранного овина для постройки своих изб. Так?
– Так.
– И в чем тогда вопрос? Отщипнем кусочек, понюхаем, на зуб попробуем. Зачем? А ради интереса. Все-таки дело необычное. Думаю, что овин был святилищем какого-то древнего языческого бога.
– Не отщипнешь, – хмуро ответил Зосима. – Никак нельзя.
– Это почему? – спросил я с удивлением.
– А потому, что все избы, построенные из духмяных бревен, сгорели.
– Ни фига себе… В одночасье или как?
– Постепенно. А больше всего в войну. Немец, гад, словно укладывал бомбы по запаху. Все погибли.
– Древнее проклятие. – Я скупо улыбнулся. – Все как в кино. Сказочки для впечатлительных взрослых. А другие избы что, не горели?
– Считай, что вся деревня была разрушена. Осталось не более двух десятков не порушенных подворий. Почти как сейчас. Везде пепелища… Чижело было. В деревне одни бабы, мужики на фронтах сгинули, строить некому…
– Вот и я об этом. Во всем виновата война и фашисты. Чужеземное дерево тут ни при чем. Но если ты считаешь, что именно оно виновно в том, что избы сгорели, то тебе нужно было благодарить свою вторую жену.
– С какой стати?
– Не сожги она ценные полати с запахами лета, твоя изба тоже превратилась бы в дым.
– Я как-то об этом не подумал…
– А теперь, наверное, поздно.
– Ну да… Царствие ей небесное…
– Что же это за монах такой был? – задумчиво спросил я сам себя. – Я так думаю, что личность, за которой сам государь-император прислал своих гвардейцев, должна обязательно где-то засветиться на скрижалях истории. Ты не знаешь, как его звали?
– Не-а, – отрицательно покрутил головой Зосима. – А вот Кондратка знает.
– Что ты говоришь?
– Точно. У него есть целый талмуд. Там все написано – и про нашу деревню, и про Киндея, и про этого монаха. История… – Последнее слово Зосима сказал с большим почтением – наверное, к его глубинному смыслу и с оглядкой на прожитые годы.
– Интересно… Неплохо бы дернуть эту книжицу у Кондратки.
– Так он тебе и даст… – скептически ухмыльнулся Зосима. – Кондратка держится за нее, как черт за грешную душу, из рук не выпускает. Книжка старинная, я сам видел. С рисунками.
– Что-то я не заметил никакого древнего фолианта, когда он трескал нашу уху и пил нашу водку. Книжка у него что, невидимка?
– В кармане держит. Она небольшая.
– Тогда понятно. Значит, надо или по-доброму с ним потолковать на эту тему или книжечку слямзить на время, чтобы познакомиться с ее содержанием. Правда, для этого, как я теперь уже знаю, придется выставить Кондратке ведро водки, чтобы этот чемпион по метанию ушицы ухайдокался до отруба, но игра может стоит свеч.
– Зачем тебе монах?
– Думаю, что все дело в нем. Ведь недаром черноризец облюбовал избу Киндея. Нет, нет, все дело в таинственном монахе. Похоже, это был еще тот тип.
– Дык, это, изба Киндея просторная и стоит на отшибе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102