Это все. Как на духу.
– Как фамилия этого парня, адрес, телефон?…
– Про то знает только наш шеф. Мы всего лишь рабочие лошадки…
Не знаю, поверил мне Курамшин или нет, но тут зазвонил его мобильный телефон. Нужно сказать я уже посматривал на эту изящную вещицу, корпус которой был выполнен из розового золота и украшен бриллиантами. Думаю, что эта мобила тянула никак не меньше чем на сто тысяч долларов.
Пока Курамшин слушал чей-то доклад, я вынашивал кровожадные замыслы: «Дать бы ему по башке где-нибудь в темном углу и телефончик в свой карман. А затем сбагрить мобилу пусть даже за полцены. Эти денежки не помешали бы…»
Но тут в зловещие мысли вмешалось мое другое «я» – высоконравственное и немного занудное. «Стыдись, Сильверстов! Честное имя потерять недолго, да потом тяжело его восстановить. Позарился на дорогую цацку… Словно мелкий воришка. Ах, как нехорошо…»
Конечно, нехорошо. Гораздо лучше было бы потрясти этого нувориша, как грушу. Чтобы с него осыпался с миллион зеленых листиков. Тогда и мое второе «я» спало бы спокойно и умиротворенно.
Закончив разговор, Курамшин приказал Максу:
– Собирайся, мы едем. Выезд через пять минут. – Он бросил взгляд на свои наручные часы, которые были гораздо дороже мобильника.
Думаю, они стоили не дешевле котлов Рыжего.
– Может, выедем немного позже? – сказал Макс. – Шашлыки уже готовы…
– Да пес с ними. Некогда. Срочный вопрос.
– А что с этим?… – спросил Макс, кивком головы указав в мою сторону.
– В подвал. Мы с ним еще не закончили. Не так ли, Георгий Иванович?
– Да-да, конечно, конечно…
– Ну вы чё, в натуре! – возопил я со страдальческой миной на лице. – Я ж ни в чем не виноват! Зачем так? Я не хочу в подвал!
Но Курамшин уже не слушал меня. Он поднялся и пошел к вилле. За ним мелко посеменил и Григорий Иванович.
Таких клиентов, как Курамшин, держали и римские патриции. Они ничего не делали, только служили богатым господам в качестве развлечения за пиршественным столом. А назывались эти людишки параситами. Отсюда и пошло слово паразит.
Меня на сей счет как-то просветил Марк, когда у него было хорошее настроение. На него иногда находит такой стих, и он начинает преподавать мне высокие материи.
– Заткнись! – грубо сказал мне один из моих конвоиров – тот, что со шрамом на щеке. – И топай.
Он бросил вожделенный взгляд на мангал, откуда доносился совсем уж потрясный запах, и громко сглотнул голодную слюну.
Я лишь вздохнул тяжело – похоже, обед с шашлыками мне точно не светит – и пошел в свою темницу, сопровождаемый теми же двумя быками, что и раньше. Будущее вырисовывалось довольно смутно, и мне необходимо было хорошо подумать. А также немного подождать. Я почему-то был уверен, что долго в подвале не задержусь.
Сокамерник встретил меня радостным возгласом:
– Вы вернулись!
– Естественно. Похоже, меня тут прописали. Как я уже понял, отсюда дороги нам не будет. Да ты и сам это говорил.
– Да уж…
– Не грусти. Надейся. Зло рано или поздно все равно будет наказано.
– Это все софистика. В жизни чаще всего бывает наоборот. Добрыми честными людьми помыкает все, кому не лень, а злобные твари, которым вообще не должно быть места на земле, живут и процветают.
Я смутно представлял, что такое софистика, но на всякий случай согласился:
– Что да, то да… Кое кого и впрямь неплохо бы вывести в расход. Остальным дышать станет легче.
– Ну зачем сразу в расход… Отстранить их от власти, забрать то, что они награбили, наконец посадить в тюрьму. Но чтобы все было по закону!
– Да ты, я вижу, непротивленец… – Я саркастически хмыкнул. – У нас закон, как дышло, куда повернул, туда и вышло. Только не говори мне, что за рубежом все иначе! Ежели сильно захотят верхи, то упрячут тебя так далеко, что туда не дойти и не доехать. Все, что они рассказывают нам, сирым, о «честных и благородных» судьях, – это всего лишь лакировка, коварный обман. Во все времена были правы только толстосумы. И те, кто имеет власть. Всякие прочие личности и беднота сидят в таком подвале, как мы с тобой. С одной существенной разницей – иногда их выводят погулять: устраивают праздники, карнавалы, чемпионаты мира по футболу, конкурсы красоты, ввели в практику сезонные распродажи, раздают дешевые подарки, – скорее, подачки. Чтобы не бунтовали.
– Не знаю… может, вы и правы…
– Не сомневайся. Сегодня на меня снизошло вдохновение. Поэтому я и говорю тебе – надейся!
Мы оба, как по команде, умолкли. Я присел рядом с сокамерником на подстилку – кажется, это была перепрелая солома – и по устоявшейся солдатской привычке мгновенно задремал.
Проснулся я от того, что чей-то очень знакомый голос называл мое прозвище:
– Сильвер! Сильвер, ты здесь?
– А где же еще?
– Уф… Наконец-то… Выходи!
Это был Плат! Как я рад был его слышать! Но я постарался не выдать своей радости и с деланным недовольством проворчал:
– Ты бы лучше нам посветил.
– Нам?…
– Ну да. Я здесь не один.
– Момент… Дай фонарик, – попросил он кого-то.
Поддерживая сокамерника под руку – он сильно ослабел и едва передвигался – я одолел все двенадцать ступеней и очутился в объятиях Сереги.
– Живой? – спросил он, ощупывая меня с таким рвением, словно я был дорогой вещью, а он хотел меня купить и боялся прогадать.
– Живой. Но злой, как собака. Кое-кому придется заплатить за мои страдания.
– Это все потом… Уходим! – скомандовал Плат своей команде.
Это были не наши парни. Одетые в камуфляж и в масках, они производили сильное впечатление. Парни были вооружены помповыми ружьями, пистолетами, а в руках одного из них я заметил автомат «узи».
– Бойцы Рыжего?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90