– Напарник попросил… – виновато ответил таксист. – У него сегодня какие-то срочные дела…
– Понятно. От жадности в зобу дыханье сперло, ворона каркнула во все воронье горло, сыр выпал… Ты школьный курс литературы освоил?
– А как же. Экзамены сдал на «хорошо».
– В одной умной басне дедушка Крылов учил, что жадность фраеров губит.
– Что… там так и написано?
– Нужно уметь читать между строк.
Таксист промычал что-то невразумительное и переключил все свое внимание на дорогу. Мы как раз выехали на центральный проспект города, где машин было побольше, и ему стало труднее висеть на хвосте «волжанки», в которой сидела Дженнифер.
Интересно, какого хрена рысачить на машинах в двенадцать часов ночи? В это время нужно спать и смотреть первый сон.
До чего же неуемный у нас народ. Совсем ему вскружили голову свобода и демократия. Ночные клубы, казино, рестораны, которые работают до утра, наконец, бордели, функционирующие сорок восемь часов в сутки, выполняя план на 200%…
О, старая, добрая и целомудренная Русь! Ты уже за холмом…
Пока я ударялся в лирику, такси с Дженнифер въехало в микрорайон, у которого было много названий, притом неофициальных. Поначалу – еще до войны – его называли Хутор, потому что там жило много украинцев, бежавших в 1932–1933 годах в Россию от голодомора, устроенного коммунистами на Украине.
Это были, наверное, самые смелые и удачливые люди, так как многих несчастных перехватили войска НКВД, устроившие на границах голодных областей санитарные кордоны.
После войны Хутор переименовали в Собачевку. Городские власти, чтобы минимизировать транспортные расходы коммунальщиков, устроили рядом с Хутором мусорную свалку, потому что старая находилась на десятом километре.
И вскоре новую свалку оккупировали многочисленные собачьи своры, которые со временем настолько обнаглели, что начали совершать набеги на центральные районы города. Пошел даже слух, что в этом виноваты хуторские хохлы, якобы натравливающие псов на добропорядочных обывателей русской и еврейской национальности.
В 1952 году, незадолго до смерти Сталина, совсем отчаявшиеся городские партайгеноссе для истребления расплодившихся в неимоверном количестве «друзей человека» вызвали роту военных, которые истребили бродячих псов почти полностью.
Ближе к концу семидесятых микрорайон снова переименовали. Теперь он стал называться Ивантеевкой. Свое новое народное название микрорайон получил благодаря шестерым братьям-бандитам, носившим фамилию Ивантей.
Пожалуй, это были первые рэкетиры в истории СССР; или одни из первых. Они обложили данью всех подпольных цеховиков города, а также городскую торговую мафию. Попытки вырваться из-под их опеки были, но Ивантеи пресекали такие поползновения на свой авторитет быстро и жестко, точно в стиле постперестроечных братков. Пуля в лоб – и все дела.
В четвертый раз микрорайон был переименован уже вполне официально. Город начал расширять свои границы, старую свалку спланировали и засыпали землей, а на ее месте начали строить многоэтажные дома.
В мэрии думали недолго, и микрорайон, совершенно в русле новых демократических веяний, получил наименование Свободный. Название выстрелило, что называется, в «яблочко».
Как-то так получилось, что сюда перебралась жить большая часть городского криминалитета. При слиянии братвы с местными казаками-запорожцами, которые и раньше мало кого праздновали, получилась воистину свободная гремучая смесь.
В конечном итоге микрорайон получил последнее наименование Свободный Хутор, и зажил тайной жизнью, в которую опасались соваться даже самые ушлые менты. Здесь привечали только своих.
– Может, дальше не поедем? – робко сказал таксист, устав петлять по узким улочкам Хутора.
– Это почему? – спросил я, не отводя глаз от огоньков преследуемого нами такси.
Теперь мы немного отстали от идущей впереди «волжанки», чтобы не вызвать подозрения, и ехали на ближнем свете.
– Тут и днем опасно… у меня однажды два колеса пацаны прокололи, – ответил таксист. – А ночью – тем более. Могут и подстрелить.
– От судьбы не уйдешь, – заметил я философски.
– Ну, это вы, наверное, привычны к опасностям. А мне как-то не в масть искушать свою судьбу. Пуля-то ведь дура.
– Зато штык молодец. Что означает – смелость города берет. А, вот мы и приехали! Все, пока, спасибо за экскурсию, держи бабки.
И, всучив таксисту деньги, я выскочил из машины.
– Э-эй, погодите! – окликнул меня таксист, мгновенно определив, что я дал ему гораздо меньше, чем он ожидал.
– Ну, чего тебе?
– Маловато…
– Бог подаст. Не будь живоглотом. Посмотри на счетчик.
С этими словами я ринулся вперед, потому что Дженнифер уже исчезла за домом.
Я подоспел в нужную точку как раз вовремя, чтобы увидеть, как открылась дверь подъезда, и тусклая лампочка на мгновение высветила фигурку девушки, которая тут же исчезла, растворилась в темноте.
Нужно сказать, что здесь не было уличных фонарей. Дома высились по сторонам улицы как скалы в ущелье. Казалось, что вокруг дикая природа, что я нахожусь где-то в горах Чечни.
Это впечатление усиливали непривычная тишина этой дальней окраины – в столь позднее время машины ездили тут редко, ветер, теребивший кроны деревьев, и немного приглушенные звуки кошачьей «свадьбы». Вопли брачующихся котов представлялись мне воем волков, вышедшим на ночную охоту.
Тряхнув головой, прогоняя мимолетное наваждение, я уставился на темные окна дома. Я ждал, что одно из них вот-вот должно засветиться, и мне удастся определить квартиру, в которой живет Дженнифер.
Прошло минута, втора, пятая… Светящийся циферблат моих часов показал, что я топчусь на дорожке уже десять минут, а фасад дома по-прежнему оставался темным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90