Габриэль сунул голову в окно кареты.
— Трогаемся. Как вы там, в порядке?
— А на какое расстояние тянется пустошь?
— Не знаю.
Его голова исчезла.
— Полковник, девчушка хочет знать, сколько времени ей ехать в карете.
— До Бодмина двадцать одна миля, — ответил Джулиан, вскакивая в седло. — Как только мы его минуем, она может ехать как ей угодно. Оттуда будет двенадцать миль до Тригартана.
Удовлетворенная, Тэмсин кивнула. Сейчас только-только рассвело, и к ночи они без труда могли бы проделать тридцать три мили. Им удавалось делать по сорок миль в день, пока они добирались сюда из Лондона, но ехали они тогда в почтовых каретах, по мощеным дорогам, и часто меняли лошадей.
Как только они оставили позади руины строений и башен Лонстенского замка, стало ясно, что узкая, ухабистая дорога через Бодминскую пустошь весьма отличается от своих мощеных собратьев. Узкая старая дорога, известная как Дорога лудильщиков, использовалась в прежние времена для перевозки олова и глины из копей Фоуи в Бодмин и через вересковые пустоши дальше, в южную часть Англии. По обе ее стороны простиралась темная, промокшая от дождя равнина, она тянулась до самого горизонта, жалкие худосочные деревья гнулись чуть ли не пополам под порывистым ветром, приземистые ракитники и дрок стлались по торфянистой земле. Кучер пустил лошадей легкой рысью. Карета взбиралась на крутые гребни холмов, а потом снова ныряла вниз, туда, где расстилались плоские вересковые пустоши и болота. Железные колеса месили влажную землю, превращая ее в грязное месиво, и время от времени карета кренилась так, что, казалось, остановится совсем, до такой степени колеса увязали в налипшей на них земле.
Тогда кучер чертыхался и нахлестывал лошадей, опасливо поглядывая по сторонам и прижимая к себе мушкет. По другую сторону экипажа ехали Габриэль и Джулиан, держа свои мушкеты на луках седел, а пистолеты у поясов. Поля их шляп были опущены, а воротники подняты, чтобы защитить лица от жалящих ледяных струй дождя и порывов пронизывающего ветра.
Они ехали в настороженном мрачном молчании, и это продолжалось до тех пор, пока после пяти напряженных, изнурительных часов езды не оставили позади вересковую пустошь, так и не встретив ни засады, ни следов разбойников, и вообще ни один путник не попался на их пути в этот сырой день начала лета.
Лошади устало трусили рысцой, спускаясь с крутого холма в центр Бодмина, когда карета наконец остановилась во дворе гостиницы. Тэмсин со вздохом облегчения выпрыгнула из нее. Эта тряска вызывала у нее массу неприятных ощущений и вдобавок к тому головную боль. Она оглядывала город сквозь все еще мелко моросивший дождь и видела наползающие друг на друга черепичные серые крыши и такие же серые каменные строения, карабкавшиеся вверх по отвесно поднимавшемуся холму.
Сент-Саймон спешился и подошел к ней. Он посмотрел на Тэмсин и заметил, что под летним загаром лицо ее было бледным, а под миндалевидными глазами залегли тени.
— Устала?
— Не так чтобы очень. Но у меня такое чувство, что меня вот-вот вырвет. Это все тряска — я не привыкла ездить таким манером.
— Но это было необходимо. Она пожала плечами.
— Я так и не заметила ваших горных разбойников, полковник.
— Следовало же принять меры предосторожности, — пояснил он равнодушно. — Войди в дом и попроси для нас отдельную комнату и закажи обед. Я позабочусь, чтобы нам дали свежих лошадей.
— Да, милорд полковник. — Она отсалютовала ему, дотронувшись до пряди волос на лбу.
— Ты должна научиться делать реверансы. Лютик, — ответил он так же небрежно, как и раньше. — Салютовать, прикладывая руку ко лбу, пристало только грумам, кучерам и работникам на фермах. А горничные делают реверансы.
— Я не горничная.
— Нет, — согласился он. — Ни в коей мере.
Он отвернулся от нее, не обратив внимания на сверкнувший в ее глазах опасный огонек.
Глядя на его удаляющуюся спину, Тэмсин в растерянности прикусила губу. Но взяла себя в руки, повернулась и вошла в дом, манивший благословенным теплом и светом ламп.
Хозяин гостиницы даже не попытался скрыть своего удивления при виде вновь прибывших. Кругленькая испанская леди, закутанная в бесчисленные шали и мантильи, долго и монотонно жаловалась на непонятном языке, столь же непонятно и на том же языке вторил огромный, как дуб, мужчина с массивным палашом, заткнутым за малиновый кушак. Сопровождавшее их крошечное существо, к его облегчению, заговорило на правильном английском языке и обратилось к нему с самой обычной просьбой — предоставить им комнату и дать подкрепиться. Хотя и в ней было нечто экзотическое. Хозяин не мог понять, были ли виной тому ее короткие волосы или легкая, стремительная, скользящая походка, столь непривычная для женщины. Костюм для верховой езды был обычным, но было что-то странное в ее манере носить его, хотя он даже под страхом смерти не мог бы сказать, в чем тут было дело.
Потом в дом вошел лорд Сент-Саймон, и хозяин тотчас же забыл о всех своих сомнениях. Он поспешил приветствовать одного из крупнейших землевладельцев графства, кланяясь ему и рассыпаясь в неумеренных изъявлениях радости.
Джулиан снял перчатки и ответил на приветствия учтиво и терпеливо.
— Проводи нас в гостиную, Сойер, — прервал он наконец бесконечные излияния. — Эта скачка по болотам была чертовски утомительной, и мы умираем от голода.
— Да, конечно, милорд. — Хозяин поспешил вперед, показывая, куда идти. — Сейчас вам принесут бутылку бургундского. Прекрасное вино… У меня случайно осталась одна бутылка, а… дамы, — сформулировал он наконец решительно, — возможно, не откажутся от чая?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137