— Улыбка играла на его тонких губах, но глаза оставались холодными. — Нарышкины вернулись в город на прошлой неделе. Вчера я получил от них приглашение и подумал, что это станет для вас приятным сюрпризом… Небольшое светское развлечение. — Улыбка соскользнула с его лица. — Уверен, было бы не очень разумно с моей стороны запрещать вам подобные развлечения, Софья. Насколько мне известно, через неделю ее императорское величество возвращается в Зимний дворец. В течение зимнего сезона появится множество таких приглашений. Очень жаль, если ваше поведение станет причиной отлучения вас от светского общества.
— Меня нельзя лишить того, чего я еще и в глаза не видела, Павел, — тихо заметила Софья. Уверенность в том, что он уже придумал, как наказать ее за своевольную ночную прогулку, и она очень скоро об этом узнает, внезапно придала ей храбрости. В то же время Софи с удовлетворением почувствовала, как в душе просыпается прежняя Софья Алексеевна Голицына, та самая девушка из Берхольского, которая привыкла сама распоряжаться своей судьбой, и с этим не так-то легко справиться. Покорный внешний вид, за которым она привыкла прятаться, вдруг показался ей недостойной и малодушной хитростью, отказом от себя самой.
Она твердо выдержала его полный холодной ярости взгляд и небрежно сделала реверанс.
— Если вы не возражаете, Павел, я пойду на конюшню сейчас же.
Дмитриев, глядя ей вслед, не мог не обратить внимания на гордую осанку, высоко поднятую голову, на уверенную походку, которые были ей свойственны до свадьбы, и подумал о своей ошибке. Вероятно, в какой-то мере — да. Ошибся. Он поверил, что сломил ее волю, но это оказалось всего лишь видимостью. Как бы то ни было, сейчас она снова почувствует, что любые проявления самостоятельности и независимости будут немедленно и безжалостно пресекаться.
Нахмурившись, он стоял, потирая ладони. К своему разочарованию, он получил гораздо меньшее, чем рассчитывал, удовлетворение от того, что овладел дочерью Софьи Ивановны. Он думал, что это приобретение восполнит былую утрату, что, подчинив Голицыну своей воле, он тем самым тонко отомстит за свое прошлое унижение и обиду. В то время как он наполнял се своим семенем, она лежала под ним холодная как камень и смотрела куда-то в потолок. Хотя он и не заботился о том, чтобы доставить ей удовлетворение, полное равнодушие с ее стороны было почти оскорбительным, словно она оказывала ему какое-то снисхождение. А главное, ей никак не удавалось забеременеть. Появление наследника могло бы все искупить, но бесплодие вдобавок ко всем ее прочим недостаткам за исключением богатого приданого наталкивало генерала на мысль, что его выбор неудачен. Но он должен ее сломить во что бы то ни стало, и он сделает это. Если она не оставит свои непредсказуемые выходки, не так трудно превратить ее жизнь в гораздо больший кошмар, чем ныне. И в этой приятной уверенности князь Павел Дмитриев отправился в кабинет ждать прибытия своего адъютанта.
Софья не могла не заметить, что в доме происходит нечто странное, не совсем обычное. Понадобилось не меньше минуты, чтобы понять, в чем дело. Даже в этой обычно гнетущей обстановке она всегда слышала негромкие голоса приветствия, видела мимолетные улыбки, которыми прислуга приветствовала появление своей госпожи. Теперь же все прятали глаза, ускользали в темные уголки коридоров, словно при приближении прокаженной. Да, конечно, из-за нее два человека подверглись порке. После этого, разумеется, каждый считал, что гораздо безопаснее держаться от нее как можно дальше. Ее с новой силой охватило уныние. Вдобавок ко всем остальным несчастьям она оказалась в полном одиночестве, не считая Адама и Бориса, которые не могли открыто проявлять свое к ней доброе отношение, а потому пользы в этом было немного.
Но что сейчас с Борисом? От тревожных мыслей она прибавила шагу. Что ее ждет в конюшне? Придется ли ей увидеть Бориса со связанными руками и исполосованной кнутом спиной, привязанным к столбу? От этой картины, возникшей перед глазами, подкатил комок к горлу. Софи едва сдерживала себя, чтобы не побежать; взгляд метался из стороны в сторону в ужасе от того, что предстанет перед глазами. Но конюшенный двор выглядел пустынным. Под ярким солнцем слепили глаза только выскобленные добела камни у основания плахи — безмолвное свидетельство того, что на них недавно пролилась кровь поротого плетьми ночного сторожа.
Софи увидела Бориса, достающего ведро с водой из колодца. Когда он выпрямился и обернулся, заслышав ее приближение, она поняла, что произошло нечто ужасное. Гигантского роста мужик ссутулился; обычно ярко сверкающие черные глаза погасли; внезапно Софи обратила внимание на седину в его бороде и волосах, показывающую, что этот могучий человек давно уже пережил свои лучшие годы.
— Что?! Что случилось? — выговорила она непослушными губами, почувствовав, как внезапно сел голос, и, уже не думая о том, что кто-нибудь может ее увидеть, со всех ног бросилась к Борису.
Он с глубокой грустью взглянул ей в лицо, крепко взяв за руки.
— Хан, княгиня.
— Хан! — В глазах помутилось. — Погиб? Он пристрелил его? — Это было самое страшное, что могло прийти ей в голову, но мужик отрицательно покачал головой.
— Уж лучше бы так. Князь продал его.
— Продал? — Она застыла в ошеломлении. Хан не будет служить другому хозяину; он никому не даст за собой ухаживать, кроме Бориса Михайлова. Да, Борис прав; для жеребца лучшей участью было бы быть пристреленным, чем подвергнуться мучительным и безнадежным попыткам чужака сломить его волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126