Он намеренно пропустил ее слова мимо ушей, делая вид, что погружен в работу.
Магдалена задумчиво покусывала губу. Придумав план действий, она соскользнула с постели, тихонько подкралась к Гаю, ловко втиснулась между ним и столом и уселась на столешницу. Прямо на груду пергаментов.
— Лучше они от этого не станут… — констатировал Гай.
— Я считаю, что достойна внимания не меньше, чем какие-то пыльные свитки, — объявила Магдалена, не заботясь о том, что пергаменты угрожающе потрескивали под ее упругой попкой.
Гай оценивающе прищурил глаза.
— Вам придется убедить меня в этом, леди. Давайте посмотрим, так ли это на самом деле.
Он лениво протянул руку и извлек из подставки гусиное перо.
— Обычно этим я пишу на пергаменте. Но поскольку передо мной вдруг возник совершенно новенький, чистый свиток, хотелось бы посмотреть, будут ли результаты такими же… интересными.
Магдалена вздрогнула, пронзенная молнией желания, осевшего тяжестью в ее животе, напрягшего горящие предвкушением соски. Что он задумал?
— Но на твоем пере нет чернил, — пробормотала она дрожащим от возбуждения голосом.
— Верно, — кивнул Гай, окуная перо в кувшин с водой, стоявший на столе. — Итак, какое же послание мне начертать?
Он описал острым кончиком затейливую арабеску на ее щеке так бережно, что она ощутила лишь легкую щекотку.
— Нет, не послание, а портрет. Нарисовать силуэт моей модели…
Магдалена затрепетала, и документы снова зашуршали. Однако Гая, казалось, это ничуть не беспокоило. Он снова окунул перо в воду и принялся сосредоточенно обводить контуры лица, завитушек ушной раковины, полных губ, прежде чем перейти к стройной колонне шеи, чуть выдающимся ключицам, нырнуть в ямку у горла.
Магдалена все еще неподвижно сидела на краю стола. Только по коже словно пробегала легкая рябь при каждом новом прикосновении пера. Теперь тонкая влажная линия появилась на грудях, вокруг потемневших ареол, смочила набухшие соски. Он держал спелую тяжесть ее груди в одной руке, пока запечатлевал любовные стансы радости на теплом, с голубыми прожилками полушарии. И когда ее дыхание участилось, а на лбу выступили крохотные капельки пота, он пощекотал пером ладони, провел по ногтям, держа в постоянном напряжении во время этой искусительной, завораживающей интерлюдии.
Перо начертало послание в глубокой ложбинке между грудями, осторожно покалывало ребра, выводило стихи в небольшой впадинке пупка, но когда пушистая шелковистость на другом конце пригладила небольшой холмик ее живота, вызвав тихий стон восторга, мышцы бедер непроизвольно сжались, а ноги раздвинулись в жадном ожидании.
Магдалене хотелось лечь, открыться его ласкам. Самозабвенно отдаться восхитительной игре. Она попыталась откинуться на столешницу, но Гай обнял ее за талию и удержал. Потом снова окунул перо в воду и провел по ее бедру снизу вверх, остановившись у самого островка темных волос, скрывавших ее влажную, горячую сердцевину. И опять легкий стон слетел с ее губ, когда острие пера раздвинуло легкое кружево и коснулось ее обнаженного тела, словно ставя точку: раз, другой, третий… Теперь она едва сдерживала желание упасть, погрузиться в омут чередующихся ощущений: щекочущего нервы покалывания и сводящего с ума поглаживания.
Только тогда Гай отнял руку от ее талии, уложил на столешницу, где она и осталась, почти не помня себя, не слыша шороха и треска пергаментов, сгорая от возбуждения и доведенная до той точки кипения, где боль становилась неотличимой от наслаждения.
Перо проникло между ее разведенных бедер, и она уже не понимала, какой конец ласкает ее сейчас. Остался лишь бурлящий, мучительно сладостный водоворот блаженства, в котором ее крутило и швыряло, как щепку. Кажется, она потеряла сознание, потому что вокруг все потемнело, а когда пришла в себя, тело, только что содрогавшееся в экстазе, было покрыто потом, а сама она не была способна шевельнуть ни рукой, ни ногой.
Нежно, очень нежно, словно опасаясь потревожить магию нахлынувшей летаргии, Гай поднял ее со стола, понес к кровати, уложил и накрыл одеялом.
— А ты… — шепотом начала она, но он прервал поток слов губами.
— Я наслаждался твоим удовольствием и больше не стану утомлять тебя сегодня, любимая. После таких беспутств ты, должно быть, устала.
Останься у нее силы, она непременно запротестовала бы, но в голове, казалось, нет ни единой мысли, а тело растеклось по перине. И, говоря по правде, она ничуть не жалела, что остается наедине с медово-тягучим вкусом только что испытанного счастья.
Ее глаза закрылись.
Гай долго стоял над спящей возлюбленной. И хотя на губах играла улыбка, в глубине глаз залегли тревожные тени. Тени предчувствия. Ожидания боли потери. Сколько еще времени у них осталось, прежде чем Джон Гонт объявит свою дочь вдовой? В этом случае Гай де Жерве не мог претендовать на ее руку. Сюзерен наградил его женой, а вместе с ней — богатством и могуществом. Но Гвендолен умерла, а Гай уже отдал герцогу все, что мог. Большего Джону Гонту не получить, а следовательно, Гай не вправе ждать новых даров.
Гай задернул полог кровати, чтобы Магдалене не мешал свет, и вернулся к столу. Расправил смятые пергаменты, вдыхая ее запах, ощущая под кончиками пальцев тепло ее тела. Подобные чувства мало способствовали работе, но он все же придвинул поближе подсвечник и уселся.
Магдалена проснулась с ощущением того, что сегодня ее ждет что-то необыкновенное. Подобное бывало с ней только в детстве, один или два раза, да и то без всякой видимой причины. Но на этот раз она почти сразу сообразила: да ведь сьер Шарль д'Ориак собирается уезжать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128