Ты и твои спутники поужинаете и отдохнете. А утром мы потолкуем.
— Я не преломлю хлеба за твоим столом, — брезгливо бросил Эдмунд. — Ты сделал из моей жены шлюху.
Гай грустно покачал головой.
— Ты ничего не добьешься своей горячностью, Эдмунд. Завтра можешь назвать свою жену шлюхой и вызвать меня на бой, но не сейчас. Понятно?!
Эдмунд снова покорился силе прежней привычки. Подошел к де Жерве, и они вместе направились в лагерь. Его спутники уже расселись за длинным столом под деревьями и отдыхали за кружками вина. Им так и не объяснили цели путешествия, но теперь они по крайней мере догадались о намерениях Эдмунда, хотя не о том, что лежало за этими намерениями. Одно было ясно: сегодня не будет никаких трагедий. Ужасное напряжение, державшее в тисках их господина последние два дня, рассеялось, хотя он за эти дни, казалось, постарел на десять лет.
Гай учтиво предложил Эдмунду место за столом и принялся занимать гостей веселой беседой, оставаясь, однако, настороже. Эдмунд все время молчал, и только от одного из его спутников Гай узнал, что Шарль не покинул замок вместе с другими участниками турнира. Он ничего не ответил, сознавая всю важность полученных сведений.
По окончании ужина Гай показал на россыпь шатров.
— Господа, я вижу, вы нуждаетесь в отдыхе. Шатры в вашем распоряжении.
После их ухода он остался за столом, прихлебывая из кружки, лениво отгоняя мошек, летевших на огонек свечи. С болотистых берегов реки доносился назойливый писк комаров, но Гай едва его замечал. Неужели Магдалена нарушила клятву? Или это устроил Шарль по наущению клана де Борегаров?
Если он не сможет убедить Эдмунда отказаться от вызова, значит, обязан его принять. И, как благородный человек, не мог убить человека, которого предал. Значит, должен добровольно пасть под натиском меча и копья. Но как это возможно? Он человек, привыкший сражаться на поле боя, и присущие ему навыки трудно забываются. Разве он сумеет отказаться от них по собственной воле? Или управлять ими? Разве это не все равно что покончить с собой — смертельный грех, который не отпустит ни один священник. А ведь только исповедь и отпущение грехов вернут ему милость Господню.
Глядя в огонь свечи, Гай остро ощутил ужас адских мук, неописуемый кошмар вечных пыток и терзаний. Боли этого мира по крайней мере имели свои пределы. Истерзанное тело рано или поздно найдет покой. Пока он жив, может сделать пожертвование в монастырь, где монахи будут служить мессы за спасение его души, то есть золотом купить прощение за прошлые грехи. Но добровольно уйдя из жизни, он обрекает себя на вечное проклятие. Однако сможет ли он жить с кровью Эдмунда на руках?
В эту ночь он не сомкнул глаз. Наступил рассвет, ясный и безоблачный. Над рекой летала цапля, в кустах щебетали воробьи. Из шатра вышел Эдмунд де Брессе, зевнул, потянулся, став на миг прежним беззаботным юношей. Но увидел по-прежнему сидевшего на скамье Гая, отвернулся и пошел к реке умываться. Плеснув в лицо водой, он направился к купе плакучих ив, под которой стояла скамья. Паж Гая принес кувшин с элем и каравай ржаного хлеба. Парнишка неловко отводил глаза, видимо, ощущая нечто зловещее, витавшее в воздухе, словно окутавшее людей, которые, впрочем, вели себя как обычно, если не считать господина, так и не ложившегося спать и выглядевшего хмурым и осунувшимся в беспощадном солнечном свете.
— Оставь нас, Стивен, — велел Гай. — Через полчаса принесешь воды в мой шатер.
Он налил в кружку эля и протянул Эдмунду:
— Выпей, а потом мы уйдем отсюда и поговорим обо всем, что нас тревожит, подальше от чужих ушей.
Эдмунд молча повиновался, смирившись с тем, что Гай де Жерве полностью овладел ситуацией. Он немного успокоился, отдохнул, но тем не менее был все так же преисполнен решимости.
Они отошли от лагеря достаточно далеко, чтобы не встретить свидетелей, как случайных, так и чрезмерно любопытных, и только тогда Эдмунд выпалил с прежним неистовством, но уже без истерики:
— Ты обесчестил меня! Сделал из моей жены потаскуху и выдал своего ублюдка за мое дитя. И теперь станешь это отрицать?
Гай покачал головой.
— Я могу отрицать термины, но не факты, — начал он, но, услышав свистящий выдох Эдмунда, поспешно добавил: — Через минуту мы все обсудим. Это Магдалена тебе все рассказала?
— Какая разница…
— Это она?
— Да, полагаю, она…
Эдмунд осекся, припоминая отвратительную сцену. Магдалена ни в чем не призналась. Он как сейчас видел ее, стоявшую неподвижно, с беспомощно протянутыми руками, пока он бросал ей обвинения. Но она ни в чем не призналась.
Эдмунд медленно качнул головой:
— Нет, но она и не отрицала…
— Тогда кто же?
Никто. Никто не обмолвился ни словом. Только шепоток… намеки… инсинуации… обрывочные замечания, из которых каким-то образом складывалась картинка.
— Никто, но какое это имеет значение? — с вновь нахлынувшим гневом отрезал Эдмунд. — Ты не станешь отнекиваться…
— Эдмунд, это очень важно, — снова перебил Гай. — Какую роль сыграл во всем этом Шарль д'Ориак?
Эдмунд молчал.
— А ведь он сыграл роль, не так ли? Эдмунд кивнул:
— Он, похоже, знал, что ты… что ребенок… Это его речи вызвали во мне подозрения… Но какое это имеет значение? — закричал он.
— Возможно, не слишком большое, — тихо ответил Гай. — Но нужно отдать должное его уму. Пойми, это блестящий план, цель которого — убрать тебя с лица земли! Однажды им это не удалось, но теперь все должно было сработать.
— Убрать? Но как?! — удивился Эдмунд.
— Скорее всего де Борегары посчитали, что в честном поединке я выйду победителем, — пояснил Гай голосом, сухим, как ветер пустыни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128