Он упомянул о многочисленных запасах, и у нее была возможность убедиться в этом. Да и плита уже растоплена, в кухне стало жарко. Ну что ж, сначала нужно выяснить, сколько человек ей предстоит накормить. Решительно выпрямившись, Джинни отправилась на поиски полковника.
Атмосфера в доме создалась довольно странная. После шестимесячной пустоты он наполнился звуками — но это было чужеродное присутствие враждебной армии-завоевательницы. Теперь дом и поместье не принадлежали дружной семье — это было конфискованное имущество противника короля.
И сама Джинни теперь здесь чужая, пленница в доме, который до ее замужества, четыре года назад, был ей родным. Два года она жила в имении Кортни в Дорсете, пока Гиллу не пришлось под давлением семьи встать в ряды защитников короля. После сообщения о его смерти, на следующий год после гибели ее отца, Джинни покинула семью Кортни, в удушливой атмосфере которой не могла оставаться, и с радостью вернулась домой исполнять обязанности заботливой дочери у постели больной матери. Это больше отвечало ее натуре, чем участь овдовевшей невестки, покорно сносящей язвительность свекрови и злобные нападки золовок. Вскоре после смерти матери Джинни обнаружила в саду молодого человека — сына одного из местных роялистов, который стал жертвой сторонников парламента. Его дом и имение были разграблены, все мужчины его семьи арестованы и отправлены в тюрьму Уинчестсра, где их немедленно судили и казнили. Удалось бежать только этому шестнадцатилетнему юноше. Зима была в самом разгаре, и все усыпано толстым слоем снега. Джинни спрятала беглеца в убежище, а через две ночи вывезла на лодке с острова. Ну и жуткая это была поездка, и не только из-за зимней непогоды, сделавшей течение вдоль острова стремительнее, чем обычно, но и из-за опасности со стороны замка Херст, построенного на оконечности материковой части Англии с целью защиты Саутгемптона и Те-Солента от вторжения из Франции. Джинни была вынуждена возвращаться окольными путями, чтобы миновать грозный замок и берег у Болье. Вернувшись, она отпустила всех слуг, не желая делать их невольными участниками борьбы, в которую вступила, и предоставила свой безопасный пока дом тем на острове, кто хотел бы присоединиться к роялистам в самой Англии. Паромы, ранее ходившие из Англии в Кауз, Ярмут и Райд, были запрещены комендантом Хэммон-дом, когда король Карл обратился к нему с просьбой об убежище. Тогда Джинни организовала собственные перевозки, и слух об этом быстро распространился. Она прятала людей и, дождавшись благоприятных погодных условий и подходящего прилива, доставляла их в Болье.
Но теперь она собиралась разделить судьбу с Эдмундом и Питером. Они так решили, ожидая прибытия оккупантов, которые, несомненно, должны были появиться в поместье Редфернов, как появлялись и в других имениях. Было решено также, что, когда война закончится, они с Эдмундом поженятся.
Давным-давно — ему было семь лет, а ей пять — они обручились. Но потом, когда выросли, Джон Редферн выдал дочь за Пила Кортни. Муж стал противен ей с первой минуты, но мать решительно напомнила, что он, по крайней мере, выглядит достаточно представительно и молод — всего двадцать пять лет. Она могла ведь оказаться замужем за человеком в два раза старше его, если так повелел бы ее отец. Такова была реальность, и Джинни, сунув шею в ярмо, терпела. В ее судьбу вмешалась гражданская война.
Теперь у нее не было ни мужа, ни наследства, ее жизнь целиком зависела от полковника Алекса Маршалла — до тех пор, пока Эдмунд не поправится. У нее никого не осталось, кроме Эдмунда, — их связывали узы любви и верной дружбы. Их любовь, лишенная пылкости, покоилась на прочной дружбе, а после брака без страсти, любви и дружбы жизнь с Эдмундом станет и раем, и прибежищем. Последние же годы принесли им обоим столько ненужных взрывов чувств, что хватит на всю жизнь… разве не так?
Она услышала голос полковника, доносящийся из столовой, и воспоминания о минутах, проведенных в молочной, когда она испытала нечто такое, чего ранее с ней никогда не случалось, накатились на нее неумолимой волной. Может, это поразительное чувство притяжения и есть страсть? Неоспоримое желание конкретной женщины конкретного мужчины — желание, стирающее все различия, которое может быть утолено лишь тогда, когда тела их сольются?
Нет! Этот человек взял ее в плен, он враг. Он также повинен в смерти ее отца и в ранении самого дорогого друга, как если бы он сам нанес эти удары.
Она подняла руку, чтобы постучать в дубовую дверь. Но с какой стати? Это же ее дом, а они — ее гости. Никому другому, может быть, ситуация и не представлялась именно в таком свете, но Вирджиния Кортни, урожденная Редферн, воспринимала ее только так. Она открыла дверь.
В ее столовой вокруг стола стояли двенадцать мужчин. Они изучали огромную карту. Все повернулись на звук открывающейся двери и попытались вежливо подавить удивление на своих лицах.
— Добрый вечер, господа. — Вирджиния присела в реверансе. — Простите за вторжение, но я не знаю точно, на сколько человек я должна готовить еду. — Взгляд скользнул мимо офицеров, отыскивая их командира.
— Вы ничего не должны, госпожа. — Голос полковника звучал тихо. — Если вы считаете, что это поручение выше ваших возможностей, мы будем обедать, как у нас принято.
— Прошу не беспокоиться, сэр. Я вполне могу справиться. — Дверь закрылась на этой отрывистой фразе, и Алекс, бормоча ругательства, направился за ней.
— Вирджиния!
Она остановилась возле двери в кухню.
— Да, полковник?
— Я полагал, что вы согласились называть меня по имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161