От неожиданности она рванулась вбок, едва не вывернув руки из суставов.
В конце концов Сэйбл вырвало желчью, мучительно и болезненно. Дикарь что-то кричал, но впервые в жизни ей было совершенно все равно, что она предстает перед кем-то в таком непрезентабельном виде. Немного отдышавшись, она закрыла глаза, чтобы не видеть рыжего скальпа, болтающегося у пояса индейца.
Чей это скальп? Неужели эти волосы принадлежали кому-то из людей, с которыми ей приходилось встречаться в прежней, беззаботной жизни? Был ли это кавалерист из числа тех, кого послал по ее следам отец? Но кто бы он ни был, смерть его была ужасна, и Сэйбл оплакивала его всей душой.
Дикарь снова что-то крикнул. Она даже не подняла головы, продолжая сухо отплевываться. Секундой позже жесткие пальцы схватили ее за подбородок, заставив встретиться с взглядом холодных черных глаз. От индейца разило алкоголем. Оказывается, помимо рыжего, на его поясе висело еще несколько скальпов.
Глава 13
Боль в подбородке заставила Сэйбл забыть о скальпах. Кожа на всем ее теле странным образом съежилась, уменьшилась в размерах так, что заострились черты лица. В глазах индейца была неприкрытая жестокость, удовольствие от сознания причиняемой ей боли.
— Хромой Медведь! — крикнул он, тыча себя в грудь. Потом такой же тычок получила и Сэйбл. — Рабиня!
Рабиня? Рабыня! Это она-то, Сэйбл Кавано?! Она собралась с силами, чтобы не выдать своего потрясения, а вместо ответа выпрямилась, вложив в это движение достоинство и мужество, которых оставалось не так уж и много.
«Это все, что ты знаешь по-английски, грязный дикарь? Одно слово, да и то кое-как?»
Хромой Медведь почувствовал себя объектом насмешки и ответил на нее единственным доступным ему образом. Выпустив подбородок Сэйбл, его рука схватила ее за горло и начала сжимать медленно, но неумолимо, пока окружающее не затуманилось и в ушах не возник нарастающий гул.
«Он учит меня повиновению…»
За мгновение до того, как потерять сознание, Сэйбл почувствовала себя свободной. Повиснув на ремнях, она дышала и дышала, часто хватая ртом воздух и смаргивая обжигающие слезы. Наконец в глазах перестало троиться. Она заметила, что смотрит на израненного офицера, и, что еще удивительнее, тот тоже смотрел на нее. В его измученном взгляде оставалось достаточно силы, чтобы она могла почерпнуть из этого источника. Именно поэтому она промолчала, когда грубая ладонь ткнулась ей под рубаху и сдавила грудь до ужасной боли, до синяков. Ей было не только больно, но и противно, но Сэйбл не издала ни звука, прикусив до крови нижнюю губу. Рот наполнился солоноватой кровью. Она сплюнула ее, не поднимая глаз. Это надругательство продолжалось с тех самых пор, как она пришла в сознание на спине лошади Хромого Медведя.
Дикарь сдавил сильнее и, так как она продолжала молчать, схватился за ремень, накинутый ей на шею. Сэйбл успела забыть про ремень, поэтому ее шейные позвонки едва не треснули от резкого рывка. Шея как будто вытянулась вдвое, за ушами обожгло, когда грубая кожа зацарапала по телу. Злобно посмеиваясь, Хромой Медведь приподнял ее на ошейнике, словно строптивую собаку. Боль в плечевых суставах была оглушающей, руки проскребли запястьями по коре, еще больше расцарапавшись. Только врожденное упрямство удержало Сэйбл от крика. Она свисала с ремня на манер сломанной куклы, но по-прежнему молчала.
Крайне недовольный этим, Хромой Медведь несколько раз ударил ее по лицу, не столько чтобы причинить боль, сколько в воспитательных целях. Потом забава наскучила ему. Он выпустил ремень и вернулся в круг товарищей.
Боль жила в каждой клетке тела. Прежде Сэйбл не подозревала, что можно испытывать такие мучения. Она обмякла на ремнях, неловко свесившись на одну сторону. Слезы текли и текли, обжигая покрасневшие, распухшие от пощечин щеки. Спазм за спазмом сжимали пустой желудок, не вызывая облегчения и продолжаясь, казалось, целую вечность. Наконец иссякло все: и слезы, и боль, и буря в желудке.
Даже не пытаясь принять более удобную позу, Сэйбл напрягла руки и вновь начала царапать ремнями по коре дерева.
Хантер зажал рот индейцу, стоявшему на часах, и прижал его спиной к своей груди. Другой ладонью он сжал макушку и как следует рванул голову пауни вправо. В тишине раздался омерзительный хруст шейных позвонков. Осторожно опустив мертвого индейца на землю, Хантер присел рядом и огляделся. Он сомневался, что пауни выставили сразу двух часовых, но не хотел рисковать. Убедившись, что вокруг пусто, он подобрался поближе к лагерю. С его двустволкой можно было сохранять безопасную дистанцию и успеть сделать пару выстрелов до того, как индейцы опомнятся и засекут его местонахождение. Это обнадеживало.
Со стороны лагеря раздался звук, напоминающий щелчок переломившейся ветки. Хантер окаменел. Раздвинув ветки, он прищурился в направлении звука. Пьяный пауни нависал над Фиалковыми Глазами. Судя по его вскинутой руке, он только что влепил ей увесистую пощечину и собирался повторить это. Хантер едва справился с собой. Его так и подмывало засыпать лагерь градом пуль, но он понимал: еще не время. Впрочем, терпения хватило ненадолго. После третьего удара он вскинул ружье и опустил палец на курок, мысленно обещая индейцу, что следующий удар будет последним движением в его жизни. Искушение пристрелить ублюдка было таким мощным, что Хантер с трудом заставил себя опустить ружье, когда тот оставил пленницу в покое и отошел к костру.
Фиалковые Глаза беспомощно свесилась набок. Похоже, она потеряла сознание. Так даже лучше, невольно подумал Хантер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166