И бешеная схватка началась, сталкивая тела, порождая наслаждение, никогда прежде не испытанное.
Смутно она чувствовала болезненную хватку на ягодицах, царапающее движение пальцев. Она была в полной его власти и наслаждалась тем, что оказалась причиной подобного неистовства, подобной страсти. Грубо, вульгарно он шептал ей, что чувствует и что делает. Он был низок в своей страсти — он был, как никогда, высок. Он был средоточием мужественности, он был самцом… И было что-то большее в происходящем, чем просто грубая похоть, такая волнующая, но недостаточная для подлинного наслаждения. Хантер любил ее, любил безумно, очертя голову, это она свела его с ума, заставив забыть все рамки и границы, предписанные обществом. В эти минуты он был собой, полностью и окончательно, он был человеком как он есть. Варваром. Богом.
Смутно, сквозь кровавый туман страсти, Сэйбл любила его в ответ. Он мог быть безумцем, грубияном, он мог быть безжалостным. И все равно она любила бы его.
В какой-то момент движение внутри стало болезненным, одуряющим, но она не вскрикнула, не оттолкнула Хантера. Она приняла боль, как принимала наслаждение — всем телом, всей душой. Она не отняла губ, которыми прижималась везде, куда могла добраться, впивая в себя вкус горячего мужского пота, вкус страсти. И скоро внутри начала раскручиваться огненная спираль, втягивая в свое бешеное вращение каждое отдельное ощущение, сливая их воедино… до влажного, оглушающего, ослепительного взрыва. Сэйбл потерялась в нем, забыв обо всем, безотчетно впиваясь зубами в плечо Хантера. Всего лишь несколько раз он погрузился в нее после этого — но с такой силой, что оба почти впечата-лись друг в друга и слились воедино. А потом он просто держал ее за плечи, прижимая их к полу, и глубоко внутри горячая лава изливалась в нее, удерживая наслаждение на необычно высокой точке…
— Хантер… Хантер… о-о!.. — шептала Сэйбл, бессознательно поглаживая то место, где укусила его.
Сквозь стекла донесся протяжный совиный крик, затопали ногами лошади в конюшне. Внезапный порыв ветра отогнул угол гардины, опахнув разгоряченные тела прохладным дуновением, — и унесся прочь. Хантер поднял голову. На его лице счастье смешалось с раскаянием.
— Ну что я за животное!
— Ты прелесть! — ответила она так, как обычно говорил он после того, как они разделили страсть.
Он улыбнулся устало, прошептал: «Моя дикая кошка…»
После этого в комнате воцарилась безмятежная тишина. Хантер даже не целовал ее — просто держал ее губы своими, не давая им выскользнуть, словно хотел насытиться вкусом ее рта, как недавно насытился вкусом ее тела. Когда Сэйбл начала засыпать, он поднялся и отнес ее на постель. Тонкое одеяло укрыло ее влажную кожу, и пришли сны, такие же радостные, как недавняя явь. Горячие губы напоследок коснулись ее прохладного рта.
Сэйбл произнесла «Хантер…», но его уже не было в комнате.
Глава 41
Сэйбл шевельнулась во сне, протянула руку и ощупала место рядом с собой, уже угадывая, что оно окажется пустым. Она свернулась калачиком на боку, ощущая недавнюю близость с Хантером в сладкой, томительной пустоте, разлитой во всем теле. И было еще кое-что, что она прекрасно помнила: неприкрытую жадность его поцелуев, жестокую, дикую страсть, как если бы он хотел оставить отпечаток на ее коже, оставить в ее теле ощущение, которое время было бы не властно стереть. Он хотел, чтобы она помнила, несмотря ни на что. Как будто она могла забыть!
Сэйбл вздохнула, выше подтянув колени к подбородку.
Неожиданно она открыла глаза и села в постели рывком. Скомканная, местами порванная ночная сорочка валялась возле кровати. Она потянулась за одеждой с сильно бьющимся сердцем. Хантер приходил этой ночью, чтобы проститься.
Вскоре Сэйбл шла по коридорам спящего дома, направляясь к парадной двери. В горле ее образовался болезненный, мешающий дышать комок. «Зачем ты делаешь это, Хантер? И именно сейчас!» Ступив на веранду, она прежде всего огляделась в поисках конвойных. Их не было — очевидно, никто не предполагал, что она поднимется так рано. Подхватив повыше пышный подол платья, она заторопилась к кузнице через безлюдную в столь ранний час центральную площадь форта. При этом она молилась о том, чтобы не опоздать. К тому моменту, когда ее ладонь легла на грубую притолоку входа, в боку болезненно резало. Сэйбл вошла.
Первым, что бросилось ей в глаза, была спина Хантера. Тот седлал лошадь.
Она окаменела. Каждое биение сердца отдавалось в ушах громом. «Это невозможно!» — кричала душа. А Хантер, ничего не замечая, продолжал заниматься своим делом: подтянул подпругу, проверил поводья, похлопал по притороченным мешкам, открыл магазин каждого револьвера, убеждаясь, что они заряжены. Она видела все это множество раз, в той же самой последовательности! Неужели этот человек несколько часов назад любил ее, как безумный? Неужели Сальваторе Ваккарелло был прав в тот далекий день, утверждая, что она только и пригодна, что быть украшением гостиной знатного и богатого джентльмена?
Наконец Хантер взял лошадь под уздцы и повел к выходу из кузницы.
И остановился, увидев Сэйбл. Было еще совсем темно, и только керосиновая лампа, горящая в нише у самого входа, раздвигала сумрак внутри строения. Силуэт Сэйбл выделялся на фоне ночи, как призрак в белом одеянии. Грациозные линии ее тела просвечивали насквозь, и в мрачном, пропахшем гарью и навозом помещении она казалась чужеродно-прекрасной. Она почти светилась, словно их недавняя близость осияла ее неземной прелестью. Болезненный спазм стиснул сердце Хантера.
— Как же ты можешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166