Придут два портрета из Трондхейма, – моей жены и мой, – они не очень хороши, но их нужно повесить рядом с остальными. Вы скажете ему это?
– Будет сделано.
– А весной прибудет орган, небольшой орган для нашей церкви. Я запоздал немного, его мать просила об этом. Пусть он пристроит церковь, – тридцать футов будет достаточно, – и устроит галерею для органа. Приедут плотники из Намсена. У нас будет орган… Твердая воля до последней минуты, золотая воля.
На другой день пастор Лассен, конечно, также пришел, чтобы исполнить свою обязанность. Был ясный день, и яркое солнце заливало комнату поручика, когда он вошел.
При виде его больной улыбнулся. Этот человек, находившийся уже во власти смерти, заставил свой рот криво улыбнуться и закрыл глаза. Он больше не открыл их.
Телеграфист Бардсен запер кирпичный завод.
Когда через два дня после этого, молодой Виллац на пароходе приближался к Сегельфоссу, флаги на большом доме, на пристани и у Хольменгро были спущены наполовину. Он понял, что случилось.
Ему было так странно на душе, еще страннее, чем тогда, когда умерла мать. Все, казалось, оставалось по-прежнему, и вместе с тем, все так странно изменилось. Они обогнули мыс с амбаром, который Пер-лавочник переделал в павильон для танцев. Амбар был все такой же, выкрашенный и чистый. Когда они вышли из-за мыса, Виллац услышал шум мельницы. У пристани стояла баржа с грузом ржи; по палубе ходили матросы; носильщики разгружали судно. Везде были люди и жизнь, но флаги были спущены, а отец его был мертв.
Молодой Виллац стоял и смотрел на берег, он надеялся, что приедет вовремя.
Он был совсем большой, взрослый, на жилете у него были золотые пуговицы. В конце концов, он стал каким-то рассеянным, он видел все, но не понимал ничего. Он помнил, что должен передать отцу поклон от Фредерика Кольдевина, который не мог приехать в Сегельфосс теперь, но обещал приехать летом.
На пристани его встретили Мартин-работник и Паулина, подошел господин Хольменгро и протянул ему руку. Фру Раш, которая была недавно иомфру Сальвезен, подошла к нему с заплаканными глазами. Вдали стояла Марианна, крепко стиснув руки, и смотрела на него.
Когда Виллац подошел к кирпичному заводу, там ходил взад и вперед телеграфист Бардсен и ждал его.
Они вошли в комнату, большую и светлую, с мебелью и картинами. Они прошли в следующую большую комнату; там лежал отец, одетый и убранный, худой и сухой.
Военный плащ покрывал его тело. Бардсен положил его, потому что так было нужно. Поручик в последний раз надевал дорогой мундир.
Телеграфист Бардсен вышел, и молодой Виллац остался один. Он узнал о последних днях жизни отца, получил его письмо и прочел его. Конечно, он выкупит заложенное имение; деньги лежали там-то и там-то. Слава Богу, отец был все время богат. Если бы только он успел увидеться с ним еще раз и услышать хоть одно слово от него!
Молодой Виллац сидел перед ним со своими золотыми пуговицами. Эти пуговицы отец сам купил ему в Англии и подарил. Он надел их сегодня, чтобы сделать удовольствие отцу…
Он вышел. До него донесся шум реки. С большой черноморской баржи разгружали рожь. Марианна одна возвращалась по холму домой.



1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70