– …и это обойдется очень дорого.
– А твой товарищ говорит, что не больше двухсот крон, – заметил пастор.
Гринхусен не умел даже считать как следует и сказал только:
– Что ж, двести крон – тоже деньги.
Я возразил на это:
– Зато когда пастор захочет переехать, ему при расчете придется уплатить меньше за аренду хутора.
Пастор вздрогнул.
– При расчете? Но я не собираюсь никуда пере езжать.
– В таком случае да послужит вам этот водопровод верой и правдой всю вашу долгую жизнь, – сказал я.
Пастор пристально посмотрел на меня и спросил:
– Как тебя зовут?
– Кнут Педерсен.
– А родом ты откуда?
– Из Нурланна.
Я сразу сообразил, почему он меня расспрашивает, и решил не выражаться более таким высокопарным языком, который я позаимствовал из романов.
Но так или иначе, решено было провести от колодца водопровод, и мы принялись за дело…
Теперь скучать было некогда. Поначалу я очень беспокоился, есть ли вода в том месте, где мы копаем, и плохо спал по ночам; но беспокойство оказалось на прасным, и вскоре я весь ушел в работу. Воды было много; через несколько дней нам уже приходилось по утрам вычерпывать ее ушатами. Почва на дне была глинистая, и мы вылезали оттуда перепачканные с го ловы до ног.
Через неделю мы начали обтесывать камни для кладки стен; этому делу мы научились в Скрейе. Еще через неделю мы добрались до нужной глубины. Вода быстро прибывала, и нам пришлось поторопиться с кладкой, иначе стены могли рухнуть и завалить нас. H еделя проходила за неделей, мы копали, тесали камень и уже приступили к кладке. Колодец получился глубо кий, работа спорилась; пастор был доволен. Понемногу мои отношения с Гринхусеном наладились, – когда он убедился, что у меня нет желания получать больше, чем причитается хорошему подручному, хотя, по сути дела, всем руководил я, он тоже пошел на уступки и ел уже не так неряшливо. Лучшего мне и желать не приходилось, я твердо решил, что теперь уж меня в город ни чем не заманишь!
Вечерами я шел в лес или бродил по кладбищу, читал надгробные надписи и думал о всякой всячине. Мне давно уже взбрела на ум нелепая выдумка, малень кая смешная причуда. Однажды мне попался красивый березовый корень, и я решил вырезать из него трубку наподобие сжатого кулака; большой палец должен был служить крышкой, и мне хотелось приделать к нему ноготь, чтобы он был совсем как настоящий. А на безы мянный палец я решил надеть золотое кольцо.
Голова моя была занята этими пустяками, и дурные мысли не тревожили меня. Мне незачем было больше спешить, я спокойно мечтал по вечерам и чувствовал себя хозяином своего времени. Ах, если б можно было вновь обрести благоговение перед святостью церкви и страх перед мертвецами; когда-то, давным-давно, я из ведал это таинственное чувство, такое глубокое и не постижимое, и хотел испытать его снова. Вот найду ноготь, а из могилы вдруг прозвучит голос: «Это мое!» И тогда я в ужасе брошу все и убегу со всех ног.
– Как жутко скрипит флюгер на церкви, – говорил иногда Гринхусен.
– Боишься?
– Не то чтобы боюсь, но иной раз дрожь пробирает, как вспомнишь, что кладбище рядом.
Счастливец Гринхусен!
Как-то раз Харальд вызвался научить меня сажать деревья и кусты. Я этого не умел, потому что в мое время ничему такому в школе не учили; но я быст ро стал делать успехи и теперь каждое воскресенье возился в саду. Сам я, в свою очередь, обучил Харальда кое-чему такому, что могло быть полезно мальчику в его возрасте, и мы с ним стали друзьями.

VIII

Все было бы хорошо, если б я не влюбился в пастор скую дочку; это чувство с каждым днем все сильнее овладевает мною. Зовут ее Элишеба, иначе – Элисабет. Я не назвал бы ее красавицей, но розовые губки и голубые, наивные глаза прелестны. Элишеба, Элисабет, ты едва расцвела и смотришь на мир широко раскры тыми глазами. Однажды вечером я видел, как ты раз говаривала с Эриком, молодым парнем, что работает на соседнем хуторе, и столько чудесной нежности было в твоих глазах…
А вот Гринхусен хоть бы что. В молодости ни одна девушка не могла перед ним устоять, и до сих пор он, по привычке, ходит молодцом, лихо заломив шапку. Но прыти у него, само собой, поубавилось: таков закон природы. Ну, а если кто противится закону природы, что его ждет? Как на грех, подвернулась мне эта крошка Элисабет, к тому же никакая она не крошка, а рослая и статная, в мать. И грудь у нее такая же вы сокая…
С того первого воскресенья, когда я получил при глашение выпить кофе, меня больше не звали на кухню, да я и сам не хотел и старался избежать этого. Меня мучил стыд. Но однажды пришла служанка и передала мне, что нельзя всякое воскресенье удирать в лес, пожа луйте пить кофе. Так велит госпожа.
Что ж, ладно.
Надеть ли городское платье? Конечно, не плохо бы показать этой фрекен, что я по собственной воле покинул город и надел блузу, хотя у меня золотые ру ки, и я могу провести водопровод. Но когда я нарядился, то сам понял, что рабочая блуза мне куда больше к лицу, – скинул городское платье и спрятал в мешок.
Но на кухне меня ждала вовсе не фрекен, а жена пастора. Она положила под мою чашку белоснежную салфетку и долго болтала со мной.
– Знаете, фокус, которому вы научили моего сына, обходится недешево, – сказала она со смехом. – Маль чик уже извел с полдюжины яиц.
Фокус состоял и том, чтобы поместить очищенное крутое яйцо в графин с узким горлышком, разредив в нем воздух. Это было едва ли не единственное, что я знал из физики.
– Зато опыт с палкой, которую кладут на две бумажные рогатки и ломают одним ударом, очень полезен, – продолжала она. – Правда, я в этом ничего не смыслю, но все же… А когда будет готов колодец?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31