ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
ты - мучитель жестокосердый: но ты - неспокойный
призрак: ты, бывало, года на меня нападал; бегал я на твоих
ужасных проспектах, чтоб с разбега влететь на этот блистающий
мост..."
Поэтический язык, который употребляет Блок в приведенном нами отрывке, еще очень близок к классическому началу нашей литературы, к пушкинскому языку:
Над омраченным Петроградом
Дышал ноябрь осенним хладом.
Плеская шумною волной
В края своей ограды стройной,
Нева металась, как больной
В своей постели беспокойной.
Это ничуть не удивительно: даты рождения Пушкина и Блока разделяет всего 81 год, причем пушкинская стилистика несколько опережает свое время, как видно из сравнения ее с манерой Тютчева и Баратынского. Чуть позже, чем Блок, родились Ахматова и Мандельштам, стиль которых еще немного усложняется по сравнению с блоковским. Это нормальное течение стилистического процесса, но параллельно ему постоянно возникают "модернистские", относящиеся совсем к другой стилистической эпохе, опыты москвичей: Андрея Белого, Цветаевой, Маяковского, Пастернака.
Как это объяснить? Почему именно московская культурная среда оказалась так обостренно восприимчива к той стилистике, что культивировалась на Западе, находящемся в то время уже в самой последней фазе своего стилистического развития? Обращенность к Западу и оторванность от России обычно ставилась в вину скорее Петербургу, чем Москве. Я думаю, что главная причина этого несоответствия проста: Петербург, ставший западноевропейским городом даже не с момента своего появления на свет, а еще раньше, со своего замысла, с идеи, возникшей в сознании Петра, - Петербург всегда чувствовал себя в Европе как дома. Он воспринимал себя просто как часть этой Европы, бесконечно разнообразной, если смотреть на нее изнутри, а не из Москвы или из России. Именно в силу этого разнообразия, из-за того, что в самой Европе
наличествовало великое множество художественных школ, стилей, манер, а также и внестилевых творческих достижений, петербургская культура, входившая составной частью в культуру общеевропейскую, могла не подражать Западу, а высказываться так, как считала нужным. В Петербурге не пытались кого-то догонять или опережать, за кем-то тянуться, с кем-то
соревноваться, и поэтому русское искусство развивалось там свободно, будучи избавленным от необходимости непременно идти "в ногу с веком", т. е. с Европой. Очень скоро петербургские авторы и на саму Европу стали
поглядывать свысока. Пушкин, весьма далекий от прямолинейного славянофильства, писал о европейской литературе:
"Всем известно, что французы народ самый антипоэтический.
Лучшие писатели их (Montagne, Voltaire, Montesquieu, Лагарп и
сам Руссо) доказали, сколь чувство изящного было для них чуждо
и непонятно. Первым их лирическим поэтом почитается теперь
несносный Беранже, слагатель натянутых и манерных песенок. Не
знаю, признались ли наконец они в тощем и вялом однообразии
своего Ламартина".
"Французская словесность родилась в передней и далее гостиной
не заходила. Это не мнение, но истина историческая, буквально
выраженная. Буало, Расин и Вольтер, конечно, дошли до гостиной,
но все-таки через переднюю. Об новейших поэтах и говорить
нечего. Они, конечно, на площади, с чем их и поздравляем".
"Европа, оглушенная, очарованная славою французских
писателей, преклоняет к ним подобострастное внимание.
Германские профессора с высоты кафедры провозглашают
правила французской критики. Англия следует за Франциею на
поприще философии, поэзия в отечестве Шекспира и Мильтона
становится суха и ничтожна, как и во Франции. Италия отрекается
от гения Данте, Metastasio подражает Расину".
Из Москвы же Европа воспринималась совсем по-другому, чем из Петербурга. Это была воспаленная мечта, "страна святых чудес", по выражению одного москвича, а не милое кладбище, как ее назвал один петербуржец. Именно в Москве деятели культуры были "impressed with cultural superiority of Europe", как выражаются ныне на Западе, и задавлены "deep inferiority complex that Russians have long felt towards the West". Полбеды, что московская культура глубоко провинциальна; Петербург тоже провинциален, по отношению к Европе; но в Петербурге не воспринималось это как роковое, неизбывное проклятие, тяготевшее над русской историей и культурой. Москва же, не в силах преодолеть свой тяжкий комплекс провинциальности, смотрела снизу вверх и на Европу, и на Петербург -- и потому жадно заимствовала их художественные формы. Это происходило во все времена, даже и после того, как советское правительство переехало в Москву из Петрограда, чему яркое свидетельство -- сталинский архитектурный "ампир во время чумы", жалкое подражание петербургскому стилю, действительно столичному и имперскому. Герцен пишет в 1842 году:
"Русское барство провинциально и напыщено в Москве и оттого
беспрерывно на иголках, тянется, догоняет нравы Петербурга, а
Петербург и нравов своих не имеет. Оригинального, самобытного
в Петербурге ничего нет, не так, как в Москве, где все оригинально
-- от нелепой архитектуры Василья Блаженного до вкуса калачей.
Петербург -- воплощение общего, отвлеченного понятия
столичного города; Петербург тем и отличается от всех городов
европейских, что он на все похож; Москва -- тем, что она вовсе не
похожа ни на какой европейский город, а есть гигантское развитие
русского богатого села".
Существовала и обратная сторона этого московского комплекса неполноценности - безудержное самоутверждение, за счет Европы, за счет Петербурга, за счет всего другого, что только ни попадется под руку.
1 2 3 4 5 6
призрак: ты, бывало, года на меня нападал; бегал я на твоих
ужасных проспектах, чтоб с разбега влететь на этот блистающий
мост..."
Поэтический язык, который употребляет Блок в приведенном нами отрывке, еще очень близок к классическому началу нашей литературы, к пушкинскому языку:
Над омраченным Петроградом
Дышал ноябрь осенним хладом.
Плеская шумною волной
В края своей ограды стройной,
Нева металась, как больной
В своей постели беспокойной.
Это ничуть не удивительно: даты рождения Пушкина и Блока разделяет всего 81 год, причем пушкинская стилистика несколько опережает свое время, как видно из сравнения ее с манерой Тютчева и Баратынского. Чуть позже, чем Блок, родились Ахматова и Мандельштам, стиль которых еще немного усложняется по сравнению с блоковским. Это нормальное течение стилистического процесса, но параллельно ему постоянно возникают "модернистские", относящиеся совсем к другой стилистической эпохе, опыты москвичей: Андрея Белого, Цветаевой, Маяковского, Пастернака.
Как это объяснить? Почему именно московская культурная среда оказалась так обостренно восприимчива к той стилистике, что культивировалась на Западе, находящемся в то время уже в самой последней фазе своего стилистического развития? Обращенность к Западу и оторванность от России обычно ставилась в вину скорее Петербургу, чем Москве. Я думаю, что главная причина этого несоответствия проста: Петербург, ставший западноевропейским городом даже не с момента своего появления на свет, а еще раньше, со своего замысла, с идеи, возникшей в сознании Петра, - Петербург всегда чувствовал себя в Европе как дома. Он воспринимал себя просто как часть этой Европы, бесконечно разнообразной, если смотреть на нее изнутри, а не из Москвы или из России. Именно в силу этого разнообразия, из-за того, что в самой Европе
наличествовало великое множество художественных школ, стилей, манер, а также и внестилевых творческих достижений, петербургская культура, входившая составной частью в культуру общеевропейскую, могла не подражать Западу, а высказываться так, как считала нужным. В Петербурге не пытались кого-то догонять или опережать, за кем-то тянуться, с кем-то
соревноваться, и поэтому русское искусство развивалось там свободно, будучи избавленным от необходимости непременно идти "в ногу с веком", т. е. с Европой. Очень скоро петербургские авторы и на саму Европу стали
поглядывать свысока. Пушкин, весьма далекий от прямолинейного славянофильства, писал о европейской литературе:
"Всем известно, что французы народ самый антипоэтический.
Лучшие писатели их (Montagne, Voltaire, Montesquieu, Лагарп и
сам Руссо) доказали, сколь чувство изящного было для них чуждо
и непонятно. Первым их лирическим поэтом почитается теперь
несносный Беранже, слагатель натянутых и манерных песенок. Не
знаю, признались ли наконец они в тощем и вялом однообразии
своего Ламартина".
"Французская словесность родилась в передней и далее гостиной
не заходила. Это не мнение, но истина историческая, буквально
выраженная. Буало, Расин и Вольтер, конечно, дошли до гостиной,
но все-таки через переднюю. Об новейших поэтах и говорить
нечего. Они, конечно, на площади, с чем их и поздравляем".
"Европа, оглушенная, очарованная славою французских
писателей, преклоняет к ним подобострастное внимание.
Германские профессора с высоты кафедры провозглашают
правила французской критики. Англия следует за Франциею на
поприще философии, поэзия в отечестве Шекспира и Мильтона
становится суха и ничтожна, как и во Франции. Италия отрекается
от гения Данте, Metastasio подражает Расину".
Из Москвы же Европа воспринималась совсем по-другому, чем из Петербурга. Это была воспаленная мечта, "страна святых чудес", по выражению одного москвича, а не милое кладбище, как ее назвал один петербуржец. Именно в Москве деятели культуры были "impressed with cultural superiority of Europe", как выражаются ныне на Западе, и задавлены "deep inferiority complex that Russians have long felt towards the West". Полбеды, что московская культура глубоко провинциальна; Петербург тоже провинциален, по отношению к Европе; но в Петербурге не воспринималось это как роковое, неизбывное проклятие, тяготевшее над русской историей и культурой. Москва же, не в силах преодолеть свой тяжкий комплекс провинциальности, смотрела снизу вверх и на Европу, и на Петербург -- и потому жадно заимствовала их художественные формы. Это происходило во все времена, даже и после того, как советское правительство переехало в Москву из Петрограда, чему яркое свидетельство -- сталинский архитектурный "ампир во время чумы", жалкое подражание петербургскому стилю, действительно столичному и имперскому. Герцен пишет в 1842 году:
"Русское барство провинциально и напыщено в Москве и оттого
беспрерывно на иголках, тянется, догоняет нравы Петербурга, а
Петербург и нравов своих не имеет. Оригинального, самобытного
в Петербурге ничего нет, не так, как в Москве, где все оригинально
-- от нелепой архитектуры Василья Блаженного до вкуса калачей.
Петербург -- воплощение общего, отвлеченного понятия
столичного города; Петербург тем и отличается от всех городов
европейских, что он на все похож; Москва -- тем, что она вовсе не
похожа ни на какой европейский город, а есть гигантское развитие
русского богатого села".
Существовала и обратная сторона этого московского комплекса неполноценности - безудержное самоутверждение, за счет Европы, за счет Петербурга, за счет всего другого, что только ни попадется под руку.
1 2 3 4 5 6